Бел-горюч камень

– Ну Мариечка, ну пожалуйста, что он еще написал?

– Попросил прощения.

– За что?

– За то, что больше не придет.

– Почему?!

Мария молча открыла дверцу «голландки» и бросила послание в огонь.

В школе Гришка старался не попадаться на глаза. Если случалось столкнуться, бурчал под нос приветствие и шмыгал в сторону. Но в коридоре на переменах Изочка постоянно ловила на себе чей-то тоскливый взгляд, и кто-то провожал ее после уроков домой, прячась за деревьями и заборами. Она не оглядывалась.

Осень выдалась холодной и дождливой. Попадая в хлюпающую грязь, ботинки Марии тут же раскисали, и ледяная влага просачивалась внутрь. Железные набойки каблуков весь день зябко поцокивали под конторским столом. Вечером дочь помогала переодеться в домашнее, стаскивала мокрую обувь с ног, покрытых белой сморщенной кожей и разбухших, словно брюшки дохлых рыбок. Втирала в спину матери топленное с красным перцем медвежье сало, уговаривала хоть немного поесть… На ночь Мария принимала полтаблетки аспирина и отвар толокнянки, иначе утром не смогла бы подняться.

Изочка полностью взяла в свои руки заботу о домашнем тепле и справлялась с обогревом комнаты без особого труда. Не говорила Марии, что неизвестный доброхот ежедневно рубит им поленья.

Дядя Паша, хитро подмигивая Изочке, напевал:

– Капитан, капитан, улыбнитесь…

Дрова, кроме лимита кубометров, выписываемого в ведомствах, народ приобретал у спекулянтов за двойную цену. Древесный хлам традиционно обменивался на спирт. Наспех накиданные у ворот горы сушняка и горбыля постепенно распиливались и размещались вдоль забора аккуратно рубленными штабелями.

Пронадеявшись на отъезд, Мария купила топливо поздно. С уборкой дров тоже канителилась дольше остальных, то забывая нанять сдельщика, то откладывая до следующей получки. А в одну из воскресных ночей с дровяной морокой разделались невидимки.

Анонимное содействие отчего-то рассердило Марию. Полмесяца не разговаривала с Павлом Пудовичем. Без того замкнутая, она в последнее время стала чаще обычного пресекать порывы чужого участия, будто оберегаясь от вторжения в тайники своей души. Кое-как удалось Матрене Алексеевне убедить владелицу свежесложенной поленницы в том, что дрова покололи тимуровцы, выискивающие возможность ударно потрудиться. В округе уже не осталось дворов, где бы они не похозяйничали. Им, сказала соседка, все равно где работать, только бы соблюдалась тайна, и в отчете отметиться.

Догадываясь о славных именах по крайней мере троих «тимуровцев», Изочка расстраивалась. Не зря, конечно, Мария подозревала лукавого ветеринара в скрытой помощи, но если у Гришки были какие-то непонятные резоны для тайн, то дядю Пашу и Мишу вынуждала секретничать исключительно мамина суровость.

Дровами, к счастью, запаслись вовремя. Зима взлютовала скоро, и нешуточная.

– Злится нынче Бык Мороза, – вздыхала Мария, собираясь в контору.

У Изочки вздрагивало сердце. Об этом старинном якутском поверье она еще в раннем детстве слышала от матушки Майис.

Бык Мороза, свирепый муж старухи Зимы, выходит супруге навстречу из стойла, высеченного из глыбы льда и упрятанного в глубинах Северного моря. Дух у быка мутный, глаза как проруби, шкура заиндевелая. Сам покуда безрогий, но в подмышках у него кроется голод, в пахах таятся болезни… Рога вырастают в ноябре. Чем стужа крепче, тем круче и длиннее они вымахивают к декабрю – месяцу кричащих коновязей. Бык ненавидит лошадей, поэтому коновязи на пике холода трещат и стонут, и даже из бревен громко выстреливают остатки сучков. Как чуть повеет весной, у быка обламывается один рог, затем тает второй, и чудовище наконец отправляется обратно в ледяное царство…

Старые пимы Марии совсем вытерлись и уже не подлежали починке. Когда спохватилась – валенки в магазине кончились, а барахолка закрылась задолго до холодов. Добротные подошвы ботинок с высокой шнуровкой были еще справны, но на подъеме кожа прохудилась и прорвалась, обнажив слой подкладочного материала. Мария зашила дырки суровыми нитками, замазала трещины смесью дегтя, солидола и сажи. Вырезанные из пимов двойные стельки легли внутрь. Ноги в суконных портянках и носках из собачьей шерсти влезали в ботинки плотно и все равно страшно мерзли.

Павел Пудович предложил раздобыть валенки. Мария отказалась.

– Настоящий северянин – не тот, кто терпит мороз, а тот, кто тепло одевается, – заметил он, не сумев скрыть обиду.

– Я живу здесь, но это не значит, что я – северянка или хочу быть ей, – резко парировала Мария. Она не любила простонародных сентенций, к которым сосед имел досадное пристрастие.

Однажды декабрьским вечером луна вынырнула из-под туманного марева странно темная, лишь по бокам обозначились каемки наподобие светящихся рогов. На следующий день уличный градусник перестал показывать температуру, потому что ниже отметок в нем не оказалось. Говорили, что она упала до минус пятидесяти пяти.