Бэль, или Сказка в Париже

С Травинским они, как и прежде, оставались друзьями. Правда, скорее друзьями по принуждению, но, что поделаешь, и такое в жизни случается! А Травинский, надо отдать ему должное, обещание свое сдержал и больше никогда не шантажировал ни Ку-Льюна, ни Ратникова. Сам же он, вопреки ожиданию, радости от приобретения ордынцевских картин так и не получил. Он не смел обнародовать краденые шедевры, а значит, не мог увидеть желанную, сладкую для него зависть в глазах ценителей искусства и коллег-коллекционеров. А ведь это было для графа самое главное. А потом так и повелось у Травинских: три эти картины всегда считались неприкосновенными, что и исполнялось свято из поколения в поколение. Причины этого толком никто не знал, ведь факт их кражи граф Травинский утаил даже от собственной жены. Он сказал ей, что приобрел эти картины в Китае за большие деньги. На вопрос же Адель, почему он утаивает их, намекнул на особый таинственный ореол, окружающий три эти картины. Якобы, по восточному поверью, не следует «предъявлять» их чужим завистливым глазам во избежание всяческих неприятностей. Адель, не будучи наивной дурочкой, конечно же догадывалась об истинной причине утаивания картин, однако в угоду мужу поддерживала его версию, которая со временем, поистершись в подробностях, превратилась в прочное суеверие потомков. Элизабет Ла-Пюрель, в отличие от предков мужа, была совсем не суеверной и первой нарушила запрет, решив поставить крест на фамильной легенде.

ГЛАВА 23

Яна прибыла в Париж в половине восьмого вечера и отправилась в отель «Марена», где у нее был забронирован номер. Какие чувства несла она на встречу с Егором вместе со своим небольшим багажом, в недрах которого лежало то самое темно-синее платье-стрейч, которое очень ей шло и которое она не решилась надеть на ужин? Она то стремительно шагала навстречу короткому счастью, возможно ожидавшему ее за стенами этого большого гостиничного здания, и, охваченная любовью, ощущала непомерную, не умещающуюся внутри нее радость, выплескивающуюся глупыми лучезарными улыбками. Она одаривала ими недоумевающих прохожих, то, наоборот, замедляла шаги в нерешительности и, беспомощно вскидывая глаза, вопросительно поглядывала на окружающих — граждане, что же я делаю, а? Однако любовь заставляла ее отбрасывать и страхи, и сомнения. Он конечно же позвонит ей, как всегда, вечером. Хотя вчера первый раз за прошедшую неделю почему-то не позвонил. «Интересно, почему? Да мало ли почему!» — пыталась отмахнуться она, но тревожная тень подозрительности не уходила, притаилась где-то в глубине ее сознания и замерла маленькой, едва саднящей занозой.

Итак, несмотря ни на что, надо рассчитывать на то, что он все-таки позвонит сегодня. И Яна принялась мысленно выстраивать их диалог.

— Привет! — скажет Егор.

— Привет! — ответит она.

— Как дела? — спросит он, как обычно.

— Ты насчет Егора Алексеевича?

— Ну, в общем, и насчет него тоже! — ответит Егор.

— Не знаю! — хитро засмеется она. — Сегодня, наверное, придется спросить об этом у моей мамы.

— Почему?

— Потому! — Тут она непременно выдержит паузу. — Потому что я в Париже, Егор!

А дальше? Какова будет его реакция? Ведь все, что произойдет дальше, зависит именно от этой первой реакции! Он, конечно, очень удивится, но как? Если радостно, восторженно — это одно, а если… Но об этом Яна думать не хотела. И не думала.

Она вошла в отель и, оглядевшись, направилась к администратору, на ходу доставая из сумочки документы. И вдруг… Ей послышался смех Егора. Он был негромкий и прозвучал где-то совсем рядом. Яна даже не сомневалась, это был именно его смех! Как она могла его не узнать!

Яна обернулась. Егор шел от лифтов, и не один. Его сопровождала высокая рыжеволосая девушка, которая… О господи! Которая по-хозяйски держала его под руку! Флер! Она приехала к нему в Париж! Вот оно что! Такого удара Яна никак не ожидала. Она почувствовала, как у нее похолодели руки, и чуть не выронила сумку.

Первой мыслью было — немедленно скрыться! Спрятаться, и побыстрей! Чтобы он не смог ее увидеть! Но, увы! Ситуация, как назло, была тупиковой. Она стояла посередине фойе, а вокруг не было ничего, что позволило бы схорониться хоть на какое-то время. Егор поднял глаза… Яна смотрела на него с таким выражением, которое ни он, ни сама она, ни кто другой не смогли бы определить одним словом. В ее глазах было все — недоумение, стыд, боль — плоды ее рухнувшей надежды!

— Яна! — услышала она его удивленный радостный возглас. — Яна!!! — И он стремительно направился к ней, невольно увлекая за собой и «прилипшую» к нему спутницу.

Яна стояла как парализованная, не в силах справиться с собой, и продолжала смотреть на него, не отрываясь, до тех пор, пока не ощутила жар его ладоней на своих похолодевших руках.

— Здравствуй, Егор! — хрипло произнесла она и только тут, стараясь взять себя в руки, криво улыбнулась.

Егор моментально все понял и, чтобы прояснить обстановку, которая в прямом смысле слова должна была привести Яну в чувство, представил ей отлепившуюся наконец от его руки удивленную Николь.