Белая бабочка

— Бумага та же. И тушь… Чертеж правильный. И все-таки вроде не тот. У меня штрих на буквах всегда чуть потолще, и стрелки я делаю более угловато. — Сокол водила рукой по плану урочища Ста могил. — А тут смотрю, и… такое впечатление, не копия ли?

— Чертеж был готов к отъезду Лаврентьева. Вы ему в руки отдали?

— Нет, материалы для конгресса паковал Шелех, хранитель заповедника.

— Вас волнует только подлинность чертежа?

— Не только. На фотокопии, которую вы мне показывали, помечен склеп, где произошел обвал… Я вспомнила одну деталь. Когда мы откапывали труп, в склепе среди глины оказался кусок палки.

— Что же из этого следует? — удивился Анохин. — Может быть, то палка погибшего.

— Видите ли, она была не на уровне пола около трупа, а в верхнем стерильном слое обвалившейся глины.

— Как же она там оказалась?

— Вот это меня и смущает. Естественным путем она туда никак не могла попасть.

— Значит, в склепе мог быть еще один человек, с палкой?

— Мог.

— Но в акте ничего не сказано о палке.

— Тогда этому куску палки не придали значения. Просто выбросили.

— Вы выбросили?

— Нет, Шелех.

Анохину принесли фотокопию плана урочища, которую он затребовал, начав беседу с Сокол. Положив спинок на разостланный ватман, майор попросил Оксану сделать сверку.

Прошло минут десять. Наконец Оксана подняла голову и, посмотрев Анохину прямо в глаза, сказала:

— Теперь я уверена. Разница едва уловима. Но это не мой чертеж.

Хранитель заповедника

В экспедиции Остапа Петровича недолюбливали, но уважали, зная о его мужественном поведении во время оккупации.

…Голова Шелеха была тогда оценена в пять тысяч марок. По городу, в заповеднике, в Терновке и других окрестных селах висели напечатанные на желтой афишной бумаге объявления коменданта Южноморска Курта фон Регля о сбежавшем из-под ареста хранителе эосского заповедника Остапе Шелехе…

Однако расскажем все по порядку.

Дней за десять до оккупации Южноморска с Остапом Петровичем приключилась беда. Он сломал ногу. Если бы не этот несчастный случай, — вероятно, самое ценное из богатств эосского заповедника было бы вывезено или, во всяком случае, вовремя надежно упрятано.

Узнав, что немецкие танки уже в Южноморске. Шелех ночью выбрался из своей комнаты и доковылял на костылях до музея. Обливаясь потом и скрежеща зубами от боли, он закопал на усадьбе три ящика древностей, составлявших гордость эосской коллекции. В ту же ночь залам музея был придан такой вид, будто ничья рука не коснулась экспозиций. Из кладовой были вытащены многие второстепенные вещи и водворены на место упрятанных.

Чтобы не вызвать подозрений, кое-что из уникумов Шелех оставил на месте, и в том числе знаменитую терракоту, изображавшую вооруженную мечом всадницу на морском коне с рыбьим хвостом.

Ночная операция дорого обошлась Шелеху — много дней после этого он был прикован к постели.

Когда Остап Петрович наконец впервые вышел из дому, он не узнал заповедника. На всем была печать запустения. Раскопы и дорожки заросли высоким бурьяном и колючим чертополохом. Борта котлованов осыпались, и многие кладки обвалились, В швах между камнями проросла густая трава. В ковшах проржавевших вагонеток стояла гнилая зеленоватая вода.

Одичало выглядели сразу помрачневшее здание музея и облупившиеся стены домов заповедника. Обнажившаяся желтоватая дранка торчала, будто выпирающие ребра.

Первое время оккупантам было не до Эоса. Музей стоял закрытым. Остап Петрович перебрался поближе к нему, в камеральную, перетащил сюда книги, поставил чугунку и коротал свои дни. Каждую неделю он приходил в музейные залы, проверял, все ли в порядке, и сам вытирал пыль, осевшую на стекла витрин, на лак сосудов.

Поздней осенью устоявшуюся тишину Эоса нарушил резкий протяжный сигнал автомашины.

В музей вошел молодой лейтенант в огромной фуражке с непомерно высокой тульей и длинным козырьком. Весь его вид говорил, что именно он здесь олицетворяет величие третьего райха. Офицер велел показать ему музей. Из всех экспонатов немца заинтересовало несколько пикантных женских статуэток. Две из них он бесцеремонно положил себе в карман, заранее предвкушая, какое впечатление они произведут на его друзей.

Шелех сделал вид, что ничего не заметил. Но когда лейтенант, уже собравшийся уходить, снял с подставки лучший в коллекции Эоса чернолаковый скифос, который отныне в походном хозяйстве полкового интенданта должен был заменить пластмассовую стопку для шнапса, Остап Петрович не выдержал. Он бросился вслед за немцем.

— Как вы смеете! — кричал он на всю усадьбу заповедника, пытаясь догнать лейтенанта, который даже не обернулся.

Наконец он настиг его и протянул руку, чтобы отобрать сосуд. Немец рассматривал его, ловя на лаковой поверхности солнечных зайчиков. Лейтенант пнул Шелеха ногой, но тот не отступал. Тогда взбешенный интендант швырнул скифос, и сосуд разлетелся вдребезги.