Белая Башня

Варану было сейчас то ли пятнадцать, то ли шестнадцать – ни он, ни его родители не помнили дня его рождения, как и дней рождений всех его братьев и сестёр. Вообще-то, конечно, его звали не Вараном, и, обращаясь к нему, отец называл какое-то другое имя, но мальчишка никак не мог расслышать – какое именно. Почему-то в голове засело именно это странное прозвище.

Измождённый, покрытый потом и пылью Варан с отчаянием обречённого вбивал в землю заступ. Именно так начинался здесь сельскохозяйственный цикл – сначала землю нужно было разбить заступом, «поднять», как это называл отец, а уж затем пройтись по ней ещё раз мотыгой, чтобы сделать комья земли хоть чуть-чуть мельче. Затем приходила очередь тяжёлой деревянной бороны с металлическими наконечниками. Сверху к ней были приторочены два довольно внушительных валуна, чтобы борона по возможности глубже вгрызалась в землю. Варан и его старшие братья таскали её, истекая потом и дыша, словно умирающие лошади. И только потом в землю сыпали овёс. Это была единственная зерновая культура, выживавшая в этих краях.

Варан ненавидел свою жизнь. Ему смутно казалось, что он рождён для чего-то иного, хотя откуда взялись такие мысли – он понять не мог. Отец его, дед, прадед, да и все остальные пращуры жили и умерли именно здесь. Не исключено, что кто-то – с тем самым заступом в руках, который в данный момент держал он. Сейчас, втыкая своё затупленное орудие в землю, Варан всякий раз представлял, что он наносит ей страшные кровоточащие раны, терзает, убивает её медленно и жестоко. Ему нравилось думать, что земля страдает от каждого его удара. Возможно, только это и заставляло его продолжать.

Его отец всегда твердил о том, как им повезло, что неподалёку есть источник с небольшим озерцом, ведь это позволяло жить, не уповая лишь на милости природы, а поливать скудный урожай тогда, когда это было нужно. У Варана было собственное мнение на этот счёт. Главным образом потому, что это «неподалёку» располагалось более, чем в четверти мили от их надела. Для самого Варана и его братьев это означало, что чуть позже, когда с перекапыванием будет покончено, бо́льшая часть их дня будет посвящена изматывающим походам к озеру и обратно с двумя кожаными вёдрами в руках. Путь туда был, если не считать жары и мух, довольно сносным – вполне можно считать это прогулкой. А вот путь обратно…

Два ведра, по два галлона каждое, очень быстро начинали мучительно резать ладонь тонкими кожаными ремешками, а чуть позже – оттягивать руки всё возрастающей тяжестью. Несмотря на то, что водоносы несколько раз останавливались, чтобы передохнуть, до поля они добирались совершенно измученными. Вылив воду на ненасытную землю, они тут же отправлялись обратно. К моменту, когда они вернутся в следующий раз, определить место, которое было полито, будет уже невозможно.

Жаловаться отцу было бессмысленно. Во-первых, полив был необходим – хочется того, или нет. А во-вторых – на любые жалобы и нытье отец, не забыв предварительной затрещины, разглагольствовал о том, как он, будучи «совсем ещё сопляком, не то что вы, детины», делал всё то же самое, что и они. И с этим нельзя было поспорить, поскольку это было чистой правдой. И вот это ужасало Варана более всего – в отце он видел всю свою дальнейшую судьбу. Прожить всю жизнь прикованным невидимыми цепями к этой богами проклятой земле, заслужив, разве что, право не так сильно вкалывать, ежели удастся разжиться достаточным количеством таких же обречённых сыновей. Нет, такой судьбы Варан не желал.

Кроме того, с некоторого времени парень не мог погасить в себе всё растущей ненависти к отцу. Он всегда несколько презирал своего родителя за ту тупость, узколобость и смиренность судьбе, что присуща всем людям его склада. Никто в округе не назвал бы отца Варана тупицей или безынициативным. Он всегда хлопотал, он лез из кожи, чтобы сделать жизнь своих домочадцев хоть капельку лучше. У него всё спорилось, и общественное мнение считало его одним из самых толковых людей в империи. Его ставили в пример, к нему прислушивались, на него равнялись… Лишь потому, что не могли понять то, что давным-давно понял Варан. Отец был туп, потому что не мог вообразить себе никакой иной жизни, кроме этого жалкого существования. Отец был безынициативен, потому что никогда не пытался сделать и полшага, чтобы сбежать отсюда.

Но ненависть пришла гораздо позже – меньше года назад, когда отец убедил маму продать старшую дочь невесть каким ветром занесённым сюда купцам из Латиона. Он убеждал, что это единственный способ пережить неудачный год – засуха убила почти все посевы. Мать долго рыдала, сопротивлялась, но в итоге сдалась. Как обычно, ведь отец для всех был непререкаемым авторитетом.