Белая Башня

Если верить подсчётам, оставалось ждать совсем недолго – может, всего несколько часов. Что будет дальше – Каладиус не знал. Слишком неземным, невероятным казалось то, что происходило сейчас. Однако одно он уже ощутил совершенно точно: эта Башня – только для Мэйлинн. Это чувствовалось, это ощущалось, словно чей-то шёпот, вгрызающийся в мозг. Башня, такая величественная, такая прекрасная, такая могущественная – она не для него. Не он постигнет её суть, не он войдёт в эту дверь. Это сводило с ума ещё больше.

Но особенно убивало то, что Каладиусу постоянно чудилась некая манящая издёвка в этих эманациях Башни. Так улыбается юноше неприступная красавица – холодно и отчуждённо, но где-то, на самой грани восприятия намекая, что в этом мире на самом-то деле не существует ничего абсолютно неприступного.

Мысль о том, чтобы завладеть могуществом Башни, неотступно поселилась в голове мага. Соединив свою силу с мощью Башни, Каладиус мог бы стать богом. Конечно, не ровней Ассу и Арионну, но достаточно могущественным, чтобы стать локальным божком этого мира. И, произнося мысленно эти слова, Каладиус ни в малейшей мере не кривил презрительно губы. Это лишь неудачники прячут свою беспомощность под маской максимализма – мол, для меня либо всё, либо ничего. Каладиус неудачником не был. Быть богом целого мира – это уже немало.

Возможно, Башня просто играла с ним в игры. Заставляла поставить на кон всё, без обещаний выигрыша. Но даже если так – неужели мизерный шанс победы не стоит игры? Неужели лучше обречь себя на дальнейшее существование, отравляемое вопросом «а вдруг?»?

Каладиус прожил много лет, пережив огромное количество людей – более или менее знатных, более или менее достойных. Наблюдая, как умирают негодяи, и как умирают святые, Каладиус так и не увидел между этими смертями особой разницы. Понятия между добром и злом порою столь размыты, что запутавшиеся вконец злодеи творят добро, а хорошие люди напропалую вершат черные дела. Разве этот мир способен быть добрым, или злым? Разве это – не просто нравственные категории, придуманные слабыми моралистами в тщетной попытке обезопасить себя от Справедливости? Потому что в мире существует лишь Справедливость, и порою она крайне жестока.

И именно эта Справедливость убеждает сейчас великого мага отринуть шелуху пустых понятий, подняться над ней. Чтобы стать новым богом, нужно перешагнуть через свою самость, принести искупительную жертву. Пусть шансы невелики, но пока они есть – сильный будет бороться ради них. Слабый же спрячет голову в глупый туман красивых слов. Он, великий маг Каладиус, никогда не будет слабым!..

…Прошло некоторое время, и он с леденящей безнадёжностью понял, что проиграл. Башня обманула его, и теперь она уходила. Уходила, освободившись от той невидимой нити, что тянула её в этот мир. Так значит – вот, что ей было нужно! Избавиться от того, кто держал её, кто тянул, подобно тому, как рыбак тянет лесу с заглотившей крючок глубоководной рыбиной. Всё – леса порвана, рыба сорвалась. Ах, как же, оказывается, легко оболванить даже такого опытного старика, как он! Великий маг Каладиус – не более, чем глупое и самоуверенное орудие убийства!

Для остальных пока что ничего не изменилось. Они не ощущали изменения в возмущении так остро, как он. Башня будет уходить так же медленно, как возникала, так что первые сомнения у них зародятся не раньше завтрашнего дня. Причём не из-за Башни.

Мэйлинн сидела в той же позе, что и все предыдущие дни. Колени подтянуты к груди, руки – на коленях, подбородок – на сложенных руках. Красивые лиррийские глаза закрыты, потому что смотрит Мэйлинн теперь лишь вглубь себя. Лирра неподвижно сидела целыми днями, и к этому все уже успели привыкнуть. Однако, время от времени она словно пробуждалась от своего сна, и тогда, устало улыбаясь, она подходила к костру, и даже иногда проглатывала несколько ложек той похлёбки, что в последние дни варил Пашшан, испытывающий дефицит ингредиентов.

Наверное, этим вечером друзья Мэйлинн ещё ничего не заметят. Но следующим утром – уже наверняка. Никогда девушка не медитировала так долго. И тогда всё станет ясно.

Нет, возможно они и не обвинят ни в чём Каладиуса. Маг поступил очень аккуратно, даже бережно. Он просто остановил и без того едва бившееся сердце – медленно и плавно, словно погрузил лирру в вечный сон. Она умерла незаметно даже для самой себя. Тело её продолжало выглядеть живым – ветер развевал отросшие за время путешествия волосы, трепал одежду, так что создавалась иллюзия, что девушка дышит.

Да, если нужно, он сумеет объяснить друзьям естественную причину смерти их любимицы, напустив в разговор столько сложных слов, что даже такой проныра, как Варан, не сможет придраться. И да – он будет горевать вместе со всеми, убиваться по Мэйлинн совершенно искренне…