Белая береза

Только далеко за полночь, твердо убедившись, что рота отлично подготовлена к бою и завтра будет сражаться беззаветно, Матвей Юргин немного успокоился и вновь ощутил тепло того счастья, какое он познал совсем недавно. Он уснул, думая уже только о Лене, и долго-долго улыбался во сне…

Выскочив из гудящего дома (в нем гулко хлопали все двери, по всем комнатам и коридорам раздавались крики), Матвей Юргин услышал, что ружейно-пулеметная стрельба идет на разных участках оборонительного рубежа батальона, но особенно сильная — на участке его роты. Как и вчера на партийном собрании, Юргина мгновенно охватило необычайное чувство тревоги за судьбу Москвы — и он тут же услышал в себе толчки той знакомой силы, которая всегда заставляла его быть злым, бесстрашным и дерзким в бою. Кое-как попав правой рукой в рукав полушубка, не застегиваясь, Юргин бросился к западной границе парка. Только на бегу, сначала ударившись о толстый, запорошенный снегом ствол вяза, а потом наскочив на куст акации, Матвей Юргин сообразил, что гитлеровцы начали бой раньше обычного, — над землей чуть брезжил рассвет. В парке тянуло сквознячком и порошило; чувствовалось, что в полях, на просторе, все еще трудится метель. И Юргин понял, что произошло: гитлеровцы решили захватить Садки внезапно, без артподготовки, одной пехотой. Пользуясь метелью, они незаметно сосредоточились по обе стороны шоссе, в низине, по руслу ручья, поросшего низкорослым кустарничком, и теперь атакуют, стремясь прорваться на правом фланге в лес, где стояли дома пионерского лагеря, а на левом — вдоль железной дороги в парк, чтобы с двух сторон обойти Садки и соединиться на шоссе. "Не-ет, гады, не выйдет!" — мысленно закричал Юргин, видя, что и вправо и влево от него, по всему парку, навстречу звукам стрельбы, перекликаясь, увязая в снегу, несутся солдаты его роты.

Выбежав к сторожке в углу парка, где находилось боевое охранение, Юргин прежде всего увидел, что в поле действительно все еще метет и кружит метель. В сумраке рассвета, сквозь мглу снежного буса, поднятого метелью, не видно было ни полотна железной дороги, ни лесистого взгорья за ним, ни деревни Ленино… Всюду вправо и влево от сторожки, по неглубокой, полузасыпанной снегом канаве, являвшейся западной границей парка, виднелись солдаты. "В кого же они стреляют?" — подумал Юргин и только после этого разглядел, что сквозь метель из низины к парку движутся немецкие цепи. Юргин бросился мимо сторожки, понимая, что теперь никого в ней нет, свалился в канаву и здесь услышал крики солдат:

— "Психической" хотят взять, сволочи!

— А-а, гады, психуете?

— Готовь гранаты!

— Дай диски!

Вскочив на ноги, Юргин увидел, что в разных местах в канаву с разбегу бросаются бойцы, и закричал высоким, обычным в бою голосом:

— Товарищи, стоять! Ни шагу назад!

Но кричал он это, вероятно, только для того, чтобы солдаты узнали: командир роты вместе с ними в первой цепи…

Матвею Юргину хотелось многое сделать в эти секунды; узнать, где политрук Гончаров, ночевавший в овощехранилище, во взводе Дубровки, узнать, почему молчит станковый пулемет, стоявший против центра парка, послушать, не выходят ли на помощь танки… Но делать можно и нужно было сейчас только одно: хватать любое оружие и стрелять, стрелять, стрелять огромная толпа гитлеровцев двигалась по полю уже с диким ревом и пальбой из автоматов, двигалась навстречу нашему огню, затаптывая в снег убитых и раненых… Рядом смолк ручной пулемет. Оборачиваясь к Юргину, пулеметчик крикнул:

— Пьяные, сволочи! Берите пулемет, товарищ командир, я ранен, в глазах темнеет…

Юргин лег за пулемет и начал менять диск.

Огромная, быстро редеющая толпа гитлеровцев уже выбилась из сил на снежной целине, но шла и шла, стараясь кричать и стрелять, шла, как безумная и обреченная, навстречу неизбежной гибели. Она и была обреченной, эта толпа. Ей нельзя было ни остановиться, ни повернуть обратно: позади, на рубеже атаки, стояли немецкие пулеметы, готовые расстрелять ее за это без всякой пощады.

Пулемет хорошо, удобно лежал на бруствере. Крепко опираясь на локти, Юргин взял его в руки, быстро прицелился и собрался было нажать на спуск, но в этот миг немецкая пуля перебила ему левую ключицу и пронзила легкое. Юргин дернулся, но в ту же секунду потерял сознание и уронил голову между рук, в которых крепко сжимал пулемет. Через секунду палец умирающего Юргина, застывший на спуске, сильно свело судорогой; и пулемет вдруг задрожал, сверкая огнем…

— Лейтенанта убило!

— Убило лейтенанта!

Эти выкрики, несмотря на звуки шумной ружейно-пулеметной стрельбы, с необычайной быстротой понеслись над рубежом роты. Затрачивая все свое внимание и напряжение на стрельбу по отдельным фигурам немецких солдат, метавшихся по полю в вихрях метели, Андрей тоже крикнул, поворачиваясь вправо, в сторону ближайшего бойца:

— Лейтенанта убило!