Белая береза

- Чем нравится? - переспросил Яхно, приглядываясь к сержанту, и улыбчивое лицо комиссара сделалось строгим. - А тем, что она помогает нам в войне, товарищ сержант! Она помогает сейчас нашим войскам задерживать немцев! - Он быстро осмотрелся вокруг. - У наших войск, несмотря на потери, с каждым днем растет стойкость. Они всюду начинают бить и останавливать врага. Теперь немцам и при сухой-то погоде трудно идти, а как они пойдут в такую слякоть? Здесь везде бездорожье, леса, болота... Далеко ли они продвинутся в такую распутицу со своей тяжелой техникой? Половину танков и орудий они замертво засадят в болотах, на всех дорогах, у всех переправ создадут заторы. Вот и конец их наступлению!

Коммунисты, уже не обращая внимания на дождь, начали выходить из своих укрытий и осторожно сбиваться вокруг той ели, где стоял комиссар.

- Так вот, - продолжал Яхно, стараясь говорить таким тоном, каким говорят в частных беседах, а не на собраниях, - чем ни хуже погода, тем лучше для нас. Чем сильнее дождь, тем веселее должно быть у нас на сердце. Пока немцы будут сидеть в болотах, мы выйдем с территории, занятой ими, и соединимся с нашими войсками. И я уверен, что это будет скоро! Вот почему, товарищ сержант, мне нравится такая погодка! Она должна нравиться и всем людям полка.

Многие коммунисты виновато опустили головы.

- И нам трудно? - щурясь, спросил Яхно. - За ворот льет? Ноги мокрые? А неужели мы хуже отцов и дедов наших?

- Все ясно, товарищ комиссар, - угрюмо, но смело ответил Матвей Юргин. - Пойдем без лишнего слова. И нам не привыкать ходить в непогодь.

- Грязь, понятно, не страшна, - послышался голос из-за ели, - да вот беда - отрезаны.

- Это кто сказал, что мы отрезаны? - вдруг крикнул Озеров. - Кто там, за елью? А ну, выйди сюда!

Коммунисты расступились, и коренастый сержант в помятой мокрой пилотке вышел вперед. Озеров погрозил ему пальцем.

- Забудь это глупое слово! Навсегда! Слышишь?

- Слышу, товарищ капитан!

- Забудь! - крикнул Озеров и, обращаясь ко всем, заговорил, как всегда, резко, напористо: - Каждый, кто произнесет это глупое слово, будет расплачиваться за него своей головой. Так и знайте! Кто выдумал это слово? Трусы! - И, не отдавая себе отчета, что повторяет мысли, вычитанные из "Войны и мира", сказал: - Это слово не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию, перегородить ей дорогу невозможно, ибо места кругом всегда много, всюду можно найти новую дорогу и есть ночь, когда ничего не видно. Ишь ты, отрезаны! - Озеров еще раз погрозил пальцем. - Чтобы я не слышал больше этого поганого слова! Вы, коммунисты, должны сделать так, чтобы его не произносил ни один солдат! А в походе вы обязаны показать всем пример мужества, выносливости и бодрости. Идти будет нелегко, нечего греха таить, но что на войне дается легко?

Политрук Возняков решил, что пора начинать собрание. Приблизясь к Яхно, он шепотом спросил:

- Может, откроем, товарищ комиссар? Все в сборе. Присутствует... одну минутку!

- Какое собрание? - перебил Яхно. - Собрание уже закончено.

Политрук Возняков оторопело опустил руки с бумагами.

- Закончено? А как же... А как протокол?

- Обойдемся без протокола.

Минут через пять, выслушав еще несколько наказов Яхно, коммунисты разошлись по всему лагерю, и всюду под елками начались оживленные солдатские разговоры...

II

Через два дня полк выступил в поход.

Вслед за войсками первой линии по большакам, ведущим к Москве, двигались самые различные немецкие штабы, тыловые части и резервы. На большаках не стихал гул немецких танков и тяжелых машин, мотоциклов и грохот повозок. В селениях, стоявших на большаках, да и в тех, куда можно было проехать в распутицу, проходящие вражеские части останавливались на постой. В городках и районных центрах торопливо размещались комендатуры.

Полку Озерова оставалось одно: минуя все пункты, занятые немцами, не показываясь на большаках, пробиваться на восток пустыми проселками и бездорожьем, сквозь леса и болота. Это было почти безопасно - сюда не долетали даже отзвуки войны. Вначале, когда люди полка не обвыкли еще в новом своем положении и боялись похода, всем нравилось брести такими местами, но вскоре всем стало ясно, что идти здесь очень трудно.

С каждым днем ухудшалась погода. С небосвода, будто весь он проржавел за лето, нескончаемо лили дожди. Всюду разверзлись земные хляби, куда ни ступишь - по колено. Урочища залило, как в половодье, и в них теперь было сумеречно и душно от тяжелой, застойной мглы. Поневоле пришлось бросать в пути, в непролазных болотах, все повозки и двуколки.