Белая береза

Слушая ругань Дегтярева, Умрихин молча шагал рядом с повозкой. Немецкий вороненый автомат, как игрушечный, болтался у него на груди.

- Ты не сердись только, - сказал в заключение Дегтярев добродушно. Тебя ведь, Иван, и следует ругать. Ты всем, кажись, ничего боец, а вдруг заладишь выть, как та, к примеру, выпь на болоте.

- Я не сержусь, - ответил Умрихин. - Если уж сказать по правде, то мне даже лучше, когда меня отругают. Как-то легче на душе. Я и на самом деле, боюсь немного, - признался он просто. - А когда меня отругают, страх-то и проходит. Видишь, мне даже и сейчас вот лучше стало. - Он взглянул вперед. - О, близко уж!

Отрываясь от повозки и входя в роль конвойного, он угрожающе вскинул автомат и, повеселев, озорно заорал диким простуженным голосом:

- Шнэхер... в-вашу мать!

- Чего орешь? - Дегтярев даже привстал на повозке. - Заткни глотку, чертова дылда, и шагай молчком! "Шнэлер" надо кричать, вот как!

- Э, учи! - отмахнулся автоматом Умрихин. - Мы сами из Берлина!

Колонна вошла в деревню.

Андрей вдруг приподнялся на повозке.

- Лежи ты, - шепнул ему Дегтярев.

- Нет, я погляжу на них, - возразил Андрей.

Вслед за обер-лейтенантом Митманом и капитаном Озеровым колонна молча шла главной улицей деревни. Озеровцы ожидали, что колонна сразу привлечет внимание немцев, и они по крайней мере будут интересоваться, куда она движется. Но этого, как и рассчитывал Озеров, не произошло. В те дни русских пленных гнали не только на запад, но и на восток, к линии фронта на рытье окопов, строительство блиндажей, для прикрытия идущей в атаку немецкой пехоты. Не обращая внимания на колонну русских, какие приходилось видеть часто, немцы спокойно занимались своими делами: возились около зениток и танков, расставленных по всем дворам и огородам, растаскивали изгороди на дрова, волокли к машинам разные вещи, найденные в ямах и домах, толковали о чем-то, собираясь группами, разжигали трубки... Редкий немец, случайно оказавшись поближе к дороге, окидывал колонну беглым взглядом и шел дальше.

Озеровцы быстро успокоились.

Андрей жадно всматривался в немцев. До этого он встречал их только в бою. Но видеть вражескую армию в бою - одно дело, и совсем другое увидеть ее в обыденной жизни. Здесь лучше видно, что она представляет собой, чем живет, насколько сильна и боеспособна. Андрей был очень рад, что увидел немцев в обычной, мирной обстановке.

На одном из разгороженных дворов стояло несколько искореженных немецких танков, с дырами в бортах, похожими на сусличьи норы, с разбитыми башнями, разорванными, затоптанными в грязь гусеницами. Один из танков, видимо, загорался в бою, - огонь во многих местах сорвал краску с брони, и желтый знак свастики, задетый им, как огромный тарантул, скорчился и обмер в агонии.

- Видишь? - Андрей начал дергать Дегтярева сзади. - Видишь, Сема, а? - И лицо и глаза его горели одной, все заслонившей думой. - Не терпит их железо, а? Скрючило!

- Тише ты! Гляди да молчи!

У многих немцев был затасканный, захудалый вид. Они начинали страдать от холода. Забывая о воинской выправке, обросшие, они бродили по деревне уныло, горбясь, волоча отвислые, измятые полы своих тонких шинелей. Иные уже начинали напяливать на себя не только мужскую, но и женскую одежонку, отобранную у крестьян или брошенную в покинутых деревнях: старенькие дубленые шубенки со сборами позади, мерлушковые шапчонки, разноцветные шарфы и варежки ручной вязки.

- Видишь, Сема? Видишь? - все рвался на повозке Андрей, горячо шепча. - Вот они какие, а? Как из шайки какой! Видишь?

- Молчи, Андрей! Гляди и молчи!

На крайнем дворе у выезда из деревни Андрей увидел множество заготовленных березовых крестов, аккуратно, в наклон, составленных около сарая. Обессилев, Андрей лег на повозку, сказал:

- А хреновые у них дела, Семен!

- Довоевались! - ответил Дегтярев. - До ручки. Видать же их! Ну, Андрей, погоди... Вот как трахнут наши, - останется здесь от них одно мокрое место! Эх, Андрюха, мы еще обратно пойдем по этим вот местам! Будет наше времечко! - Теперь он горел от своих слов. - Подойдет же тот наш час! Эх, и часок будет! Эх, и разгуляется наша силушка!

Колонна двигалась к другой деревне.

VIII

Обер-лейтенант Рудольф Митман вел полк Озерова не основной дорогой, идущей к передовой линии на участке 47-й пехотной немецкой дивизии, а небольшими проселками, где все же меньше стояло резервных войск. Перед закатом озеровцам лишь изредка попадались санитарные машины и одинокие двуколки, а с наступлением полной темноты полк вступил едва заметным, почти непроезжим проселком в большой смешанный лес, обтрепанный осенью. Здесь было уже совсем тихо и безлюдно.

- За лесом наши позиции, - сообщил Митман.

Озеров приказал остановить полк.

Повозки были оставлены на дороге, а все солдаты разошлись в стороны от нее, свалились под деревья и начали торопливо доедать хлеб и консервы, что добыли, как трофеи, в бою у Сухой Поляны. Прислушиваясь к лесной тишине, разговаривали осторожно, приглушенно. Огни цигарок прятали в рукава.