Белая богиня

Если бы это была обыкновенная книга, я бы, наверное, поставил здесь точку, как собирался вначале, однако дьявол появлялся в ней, и он не оставит меня в покое, пока я не отдам ему должного. Среди поэтических вопросов, на которые я не ответил, был вопрос Донна: "Кто рассек ногу дьявола?" И дьявол, который отлично знает свои священные книги, смеется надо мной потому, что я слишком поверхностно отнесся к некоторым элементам видения Иезекииля о Колеснице и обошел молчанием единственную тайну, на которую в Западной Европе все еще взирают со страхом. Так что мне придется вернуться, хотя я и устал, к Колеснице и историческому значению Битвы деревьев, а также к поэтическим проблемам, поставленным в начале этой книги. Поэтическая принципиальность требует никогда не надувать дьявола, рассчитывая, что он удовлетворится полуответом или ложью.

Иезекииль видел Мужа на Престоле в ореоле радуги, семь цветов которой соответствовали семи небесным светилам, властвовавшим над неделей. Символами четырех светил были четыре спицы в колесах Колесницы: Ниниб (Сатурн) — спица середины зимы, Мардук (Юпитер) — спица весеннего равноденствия, Нергал (Марс) — летняя спица, Набу (Меркурий) — спица осеннего равноденствия. А как насчет еще трех небесных тел — Солнца, Луны и планеты Иштар (Венера), соответствующих Капитолийской троице и троице, которой поклонялись в Элефантине и Гиераполе? Напомню, что метафизическое объяснение этого типа троицы, принесенное в Рим орфиками, заключается в том, что Юнона была физической природой (Иштар), Юпитер — оплодотворяющим или оживляющим началом (Солнце), а Минерва — направляющей мудростью вне Вселенной (Луна). Но эта концепция не нравилась Иезекиилю, потому что она ограничивала функции Иеговы бездумным отцовством, и хотя Солнце фигурирует в его видении в качестве крыльев Орла, ни Луны, ни Иштар нет и в помине.

Дьявол был прав. Видение Иезекииля нельзя объяснить, не открыв тайну Святой Троицы. Необходимо помнить, что в древних религиях каждой тайной "заведовал" определенный мистагог, который устно объяснял ее логику посвящаемым: часто он давал иконотропическое или ложное объяснение, но, по крайней мере, оно было исчерпывающим. Как я понял из "In Celsum" Оригена (второй век), в те времена Церковь объясняла некоторые тайны только ограниченному кругу старцев. Ориген говорит в запальчивости: "Почему бы нам не держать при себе наши тайны? Вы, язычники, поступаете так…" Логическое объяснение Троицы, которую рядовые христиане несмотря на всю ее кажущуюся нелогичность принимали на веру, было главной задачей мистагогов. Саму тайну никто не скрывает, о ней говорится в Символе Веры Афанасия; не секрет и вытекающая из первой вторая тайна: спасение мира инкарнацией Слова в виде Иисуса Христа. Не будь Коллегия кардиналов столь потрясающе немногословной в течение прошедших веков, первоначальное объяснение тайн, делающее Credo quia absurdum ненужным, не затерялось бы в далеком прошлом. Все же я верю, оно потеряно не навсегда, поскольку мы можем не сомневаться, что доктрина выкристаллизировалась из иудео-греческой мифологии, которая в конечном счете основывалась на единственной поэтической Теме.