«Белая чайка» или «Красный скорпион»

Господи, какая же это была бодяга! Из архитектора фонтаном били вопросы типа «ты видела, что идет дождь?», хотя дождь шел с утра, и сентенции типа «да, поразительно, днем светло, а ночью темно…». Она же неизменно отвечала ничего не выражающим «да». Сомнений не было — королева не особо пылала страстью к своему собеседнику.

Тот либо был кретином и не понимал этого, либо преследовал определенную цель, требовавшую необычайного упорства. Я, повернув голову, как бы случайно посмотрел на нее, наши взгляды встретились, и в моем воображении молнией мелькнуло видение тающего айсберга. Наверное, я покраснел и, чтобы скрыть волнение, начал изучать меню, к радости стоявшего рядом официанта. Он только и ждал команды, готовый прыгать, как кенгуру. Полагаю, они отметили то уважение, которым я пользовался в этом доме? Разве я не могу быть важной персоной? Я перевел взгляд на Раду, и тот ответил мне своей глупой обезоруживающей улыбочкой. Разумеется, для Раду Прекрасного ничего, кроме входной двери, не существовало. Он даже не притрагивался к еде. Кого же, все-таки, он ждал? Из-за стола я встал слегка разомлевшим, но задержался еще на минутку в зале, чтобы понаблюдать за архитектором Дорианом. И не разочаровался. Король кляч сменил, по-моему, шесть пар очков, чтобы проверить счет. К сожалению, деньги он кинул слишком непринужденным жестом, испортив мне все удовольствие. Учительница сморщила лоб, сдерживая мех и словно давая знак: ты замечен; я невольно рассмеялся, ибо мне почудилось, будто она одарила меня улыбкой, хотя и весьма призрачной. Всего лишь сдержанной улыбкой соучастницы. И я задержался еще на одну секунду, чтобы восхититься ее гордой статью, необычной гибкостью и царственной походкой… Надо сказать, что в ресторане был еще некто, занимавшийся тем же, чем и я, — человек с пергаментным лицом, господин Марино! Глаза его лихорадочно блестели. Да, именно эти мертвые, полузакрытые глаза вдруг ожили и пожирали каждый шаг дамы, победно шествовавшей по лестнице. Марино заметил мой взгляд, веки его закрылись, а на лице снова появилась маска отвращения к жизни. Я пулей понесся в свой номер и там, рухнув на кровать, сразу почувствовал, как тело наливается свинцом, вместо головы ширится черная дыра. Снилась какая-то чушь: то ли оазис, то ли остров, какая-то зеленая роща, в которой я был не один…

Когда я снова спустился в гостиную, господин Марино спал в кресле. Спал и грезил судя по лицу, непрестанно менявшему выражение. На нем чередовались ужас, покой, блаженство, жестокость, нежность, смирение и другие состояния, точных названий которым нет ни в одном словаре. Смотри часами — не соскучишься. Ни одна гримаса не повторялась, каждый раз появлялся какой-нибудь новый нюанс Впрочем, оказалось, что на самом деле господин Марино не спал. Его пальцы незаметно отбивали на ручке кресла неслышный ритм, котором словно и была подчинена смена выражений на его лице.

Раду Ангелоподобный по-прежнему торчал в гостиной все с тем же завороженным взглядом с той же благожелательной улыбкой. Рядом ним Дан с явным воодушевлением что-то рассказывал, хохоча как паяц. Вероятно, он бы уязвлен моим равнодушием и нуждался в почитателях.

— Эй, маэстро! — позвал он меня. — Нам вас несколько не хватает…

С кислой миной я плюхнулся рядом в одно и кресел. Ух, ты! Он сменил облачение — теперь н нем были тонкие брюки, плетеные туфли и развевающаяся, как знамя, рубашка с коротким рукавами, предоставлявшими свободу грозным бицепсам. Но сдвигов в его умственном развитии все равно не произошло. Даже одноклеточных стошнило бы от его речей. Самые великие пошлости он изрекал с таким важным и назидательным видом, словно выступал от имени Вселенной… Уф! Ну, с чего он взял, будто, надев брюки, сразу же должен совершить революцию в философии?

— Жизнь, друзья мои, это — молот, — вещал спортсмен, — настоящая сила которого заключается в рукоятке. А ее-то держит невидимка, который все знает и ничего не прощает. Не так ли? Не прощает. Ничего.

Раду подавленно смотрел на него, а я мысленно примерил на чемпиона шерстяной покров, уменьшил рост, расплющил физиономию, приделал длинный хвост, короче, превратил в обезьяну. И так захотелось дернуть за хвост изо всех сил…

— Если бы только все осознавали эту истину! — продолжал оратор. — О да! Сила молота — в рукоятке!

— Не постигла ли наша королева эту истину? — спросил я, улавливая какое-то движение на внутренней лестнице гостиной.

К моему удивлению, философ прервал свои рассуждения и изрек, вероятно, вторую умную фразу в своей жизни:

— А что, если мы все втроем за ней немного приударим? Можно красиво отрекомендоваться: преподаватель, журналист, бизнесмен и так далее. Помяните мое слово, она придет в восторг от такого набора!