«Белая чайка» или «Красный скорпион»

Я рассказал ему, что случилось у меня с адвокатом Жильбертом Паскалом, с Сильвией и с архитектором Дорианом. Лицо Дана просветлело, и он затрясся от смеха, как истеричка. Я ушел. Гостиницу отделяли от пансионата всего несколько метров, но, пока я их преодолевал, на меня обрушился такой залп дождя, что в холл я ввалился промокшим до нитки. Во мне все клокотало, и не потому что меня окатило тонной воды, что в конце концов немного даже взбодрило, а из-за того, что типы из гостиной, особенно архитектор Дориан, как раз прохаживались на мой счет. Они посмотрели на меня как на мокрую курицу. Я стремглав взлетел в свою комнату и через пару минут вернулся в костюме, похожем на тот, что был на Дане при нашей первой встрече, с той лишь разницей, что брюки у меня были нормальной длины.

Дон Петрини сидел в баре. Он сразу же догадался, о чем я его собирался спросить.

— Да, mio caro amico [10], — грустно промолвил сицилиец. — Сегодня у меня состоялся разговор с Палермо. Я не могу более задерживаться ни на минуту… Через несколько часов… Все! Прощай, Мамайя, прощайте, друзья, прощайте, лапочки… Так вы их называете? Я отнюдь не сожалею о нескольких днях, проведенных здесь…

Я не знал, чему верить. Сицилиец, казалось, говорил совершенно искренне. И все же я рискнул задать свой вопрос:

— А вы так и уезжаете несолоно хлебавши?

Он вздрогнул и невольно огляделся по сторонам.

— И солоно и сладко… — прошептал он мне. — Я должен оставаться джентльменом, но кое-что могу тебе открыть, — одна из них приедет в Палермо, быть может, и другая… попозже…

— То есть вы выиграли пари? — ужаснулся я.

— Не одно, а целых два! И хватит об этом! Больше никто об этом не знает… и не должен знать.

Я был настолько ошеломлен, что не помню, как мы расстались. Наверное, он даже обнял меня. Выиграл два пари… То есть?.. Вранье, или?.. А кто вторая? И кто первая?.. Я видел, как он прощался с Сильвией, и у меня на душе полегчало. Своим поведением он не походил на человека, переступившего порог целованья ручек… Выходит, пала Елена! Или все это просто треп?.. А рыженькая?.. Ну что я за идиот? Какое мне дело до баек дона Петрини?! К черту!

Вдруг появился Дан и накинулся на меня:

— Это ты шутку выкинул с моим подводным костюмом? Знай, что я терпеть не могу глупостей!

— А я не терплю глупцов! — разозлился я. — Какое мне дело до твоих костюмов? Будь то хоть костюм парашютиста, хоть кардинала, — мне не нравится носить чужие костюмы. Поищи у кого-нибудь другого.

Он осекся и успокоился.

— Кто же тогда, черт побери, у меня его увел? Вчера утром еще был в шкафу. Дай бог, чтобы это была шутка, а то, боюсь, не приделал ли ему ноги кто-нибудь из вчерашних посетителей…

Но, увидев Сильвию, он тут же забыл про костюм. Каналья, тоже сдержал слово! Ноль внимания на архитектора. Разглагольствовал перед королевой, как посол победоносной державы. А она улыбалась и внимала ему, ни разу не взглянув на меня. Подумать только — двенадцать часов назад мне казалось, что я заполучил ключ к обители вечного блаженства!

Потом появилось солнце. Необычное солнце, как застывший взрыв. Меня вдруг охватил страх, непонятный, абсурдный страх… В гостиной уже никого не было. И я тоже вышел на солнце… [11]

ЧАСТЬ II РАЗ… ДВА… ТРИ…

Понедельник, 7 июля 17.00

Ион Роман, облюбовав себе кресло в самом центре холла, весело, а иногда с удивлением наблюдал за происходящим. Жизнь постояльцев отеля протекала сейчас под знаком двух событий — неожиданного отъезда господина Винченцо Петрини и столь же неожиданного появления солнца. Возбужденный и говорливый сицилиец обстоятельно прощался с каждым. Всем своим видом он показывал, как глубоко опечален тем, что расстается с таким щедрым солнцем и такими милыми друзьями. Как бы оправдываясь, он приглашал всех на свою виллу в Палермо, под лучи доброго и вечного солнца Италии. Даже профессор Марино выдавил из себя подобие улыбки, когда Винченцо Петрини обратился к нему с прощальной речью. Ион Роман с любопытством отметил про себя не только это подобие улыбки, столь необычное на лице Марино, но и маленький толстый конверт, который был украдкой сунут итальянцу и под многочисленные кивки перекочевал во внутренний карман его пиджака. При этом Марино церемонно благодарил отъезжавшего, вычурно поднимая плечи, а затем направился прочь через дверь, ведущую в рощицу. Через ту же дверь, привлеченные солнцем и пляжем, вышли остальные — Жильберт Паскал и Елена, Эмиль Санду, архитектор Дориан почти одновременно с Сильвией Костин и задумчивый, нерешительный, погруженный в свои мысли журналист Владимир Энеску.

— Arrivederci, caro amico! [12] — весело прозвучал голос Петрини. — Я с наслаждением…

— И я с громадным удовольствием… — ответил Ион Роман на комплимент сицилийца. — Искренне сожалею о вашем отъезде.