«Белая чайка» или «Красный скорпион»

Ужасный день! Его предвещало утро. Отвратительное, дождливое, холодное, беспокойное, туманное, напряженное, судорожное утро. Утро мельтешащих, странных, незнакомых ликов. Это были наши лица, но они казались чужими, неизвестными.

Даже персонал гостиницы был на взводе. Когда я спустился в холл, портье не встретил меня своей обычной любезной улыбкой.

— Большой скандал! — прошептал он. — Не знаю, откуда узнал господин Жильберт Паскал…

С помощью портье до меня быстро дошла суть происшествия. Адвокат запер Елену в комнате и забрал ключ с собой. С чьей-то помощью девице удалось выпрыгнуть из окна. (Вот, оказывается, как Елена умудрилась попасть на представление.) Вероятно, адвокат нанял шпиона (я сразу же подумал, о носатой горничной), который обо всем ему донес. Последовал страшный скандал в кабинете директора (будто бы директор был в чем-то виноват!), завершившийся требованием господина адвоката подготовить ему счет и багаж к ночному поезду. Девушка кричала, что покончит с собой, но господии Жильберт Паскал остался непреклонен.

Я одиноко бродил по холлу гостиницы, вспоминая жаркие объяснения и выражение счастья на лицах Раду и Елены в зрительном зале. Во мне нарастала злость. Я решил немедленно поговорить с адвокатом, и для этого мне даже не пришлось куда-либо идти. Господин адвокат и вице-президент Жильберт Паскал собственной персоной, вдруг, как из-под земли, появился передо мной.

— Знаю, я некстати… — начал он, — Хотя я вам в отцы гожусь, я прошу вас извинить меня и выслушать. Думаю, то, что случилось этой ночью, больше уже ни для кого не секрет…

— Не понимаю, какова моя роль…

— Вы — единственный, кто пользуется известным авторитетом здесь, а значит, и в пансионате напротив… По всей видимости, вы интеллигентный и порядочный человек… хотелось бы верить… Тогда просил бы вас мне объяснить… Я просил господина Стояна, добившись от него честного слова, выкинуть Елену из головы… И при всем при этом… Вы тоже слышали… Не низость ли это, господин Энеску, неслыханная низость?

Он был вне себя от ярости, однако во всех его жестах и словах чувствовалась боль, боль, которую он не мог сдержать. Правда, жалости он во мне не вызывал, и я ему ответил напрямик:

— О подобных низостях написаны сотни тысяч книг. Некоторые из них стали гордостью человечества, и, если бы даже после нас остались потомкам лишь одни только эти творения, я бы не стал об этом особенно сожалеть.

— Господин Энеску! — грубо выкрикнул он. — Я живу не в мире поэзии. Я живу в мире конкретных вещей, в котором для счастья нужно много золота… и пота… и страданья… и крови… и… и…

Он мучился, словно зарезанный козел, как бы сказал Аргези [9], а я был бесчувствен, как скала. Даже жалости, охватившей было меня в начале разговора, я больше не испытывал. Интересно, что бы сказала и что бы сделала Сильвия на моем месте?

— Вам бы лучше поговорить с Еленой, — сказал я. — В конце концов, ей решать…

— Я говорил с ней. Она клялась со слезами на глазах, клялась всеми святыми, что образумится. Но я не могу ей больше верить… Уже не в первый раз она дает подобные клятвы. И до отъезда на море валялась у меня в ногах. Поэтому я и прошу вас мне помочь. В этом вопросе можете рассчитывать на мою скромность и… признательность. У меня есть связи, которые могли бы значительно облегчить вашу карьеру… Если возникнут какие-то препоны, я мог бы вмешаться, конечно, без какой-либо огласки, с тем, чтобы масштабы вашего официального задания расширились. Никто не узнает, что вы не журналист…

Я опешил и не мог произнести ни слова. Адвокат с ватными волосами отступил на шаг и зашептал:

— Не беспокойтесь, господин Энеску. Я сохраню вашу тайну… В любом случае, сообщаю вам, что господина Раду Стояна из своего страхового общества я уволил. Официально объявляю также, что возбужу против него судебный иск по обвинению в халатности и попытке мошенничества… И всё это документально докажу!

Эта встреча явилась всего лишь началом. Я еще толком в себя не пришел, как увидел Сильвию, спускавшуюся по лестнице под руку с Дорианом. Она даже не ответила на мое приветствие или, может быть, кивнула так, что я не заметил. Не заговор ли это какой-нибудь против меня? Тогда кто его возглавляет?

Нельзя было колебаться ни минуты. Я встал перед Сильвией. Как стена.

— Просил бы вас уделить мне несколько минут, — выговорил я с таким спокойствием, которого в себе и не подозревал.

— У госпожи нет времени! — резко ответил архитектор.

Даже не взглянув в его сторону, я произнес:

— Чтобы выступать от ее имени, вам необходимо пройти в вашем развитии несколько веков, быть может, начиная со времен Калигулы, с обязательной остановкой в периоде дарвинизма…

Не знаю, понял ли он меня, но мои слова не помешали ему ответить с видом явного превосходства: