Белая дорога

В шестнадцать он ушел, сел в автобус, направлявшийся за реку, в Манхэттен, и почти четыре года провел на самом дне. Ему случалось спать в грязи, снимать комнату в многоквартирных домах с опасными соседями; он поддерживал себя, нанимаясь на любую работу и все чаще занимаясь воровством. Он помнил блеск ножей и звуки выстрелов, крики женщин, постепенно переходящие в стоны, когда они погружались в бессознательность или вечное молчание. Имя Эйнджел стало частью его побега, прикрытием его прежней личности, таким же, как новая кожа змеи, которая серебрится под сбрасывамой старой.

Но по ночам он все еще представлял себе, как придет Плохой Человек, проберется сквозь пустые коридоры, комнаты без окон, прислушается к дыханию своего сына и будет держать в руках ненавистные конфеты. Когда же, наконец, Плохой Человек умер — сгорел заживо в огне, который уничтожил его квартиру и тех, кто жил в квартире над ним, потому что уснул с сигаретой, — мальчик-мужчина узнал об этом из газет и расплакался, сам не зная почему.

В жизни, которая и так была полна неудач, боли и унижений, Эйнджел всегда оглядывался на день 8 сентября 1971 года, когда события развивались от плохого не просто к худшему, а к самому худшему. Именно в этот день судья приговорил Эйнджела и двух его сообщников к принудительным работам по добыче никеля в Аттике за участие в ограблении склада в Куинсе. Выбор места заключения был отчасти продиктован тем, что двое из обвиняемых напали на судебного пристава в коридоре после того, как он предложил, чтобы к концу дня их уложили лицом вниз на койки с завязанными ртами. Эйнджел, которому тогда было девятнадцать, оказался самым молодым из них троих.

Отправиться в исправительную колонию Аттики, в тридцати километрах к востоку от Буффало, уже само по себе плохо. Аттика была адом: ее переполняла жестокость, и с минуты на минуту эта бочка с порохом была готова взорваться. И она взорвалась 9 сентября 1971 года, на следующий день после того, как Эйнджел появился в тюремном дворе, и удача окончательно отвернулась от парня. Осада Аттики привела к тому, что заключенные захватили несколько блоков колонии, при этом погибли сорок три человека и еще восемьдесят были ранены. Большинство погибших и раненых пострадали от решения, принятого губернатором Нельсоном А. Рокфеллером, — отбить у заключенных тюремный дворик Д, используя все доступные средства и силы. Канистры слезоточивого газа пролились дождем на обитателей этого сектора, а затем начался обстрел, беспорядочная пальба по толпе из двенадцати сотен человек, в том числе по бойцам правительственных войск, вооруженным автоматами и дубинками, которые успели просочиться на территорию колонии. Когда дым и газ улеглись и рассеялись, одиннадцать охранников и тридцать два заключенных были мертвы. Последовавшая расправа была скорой и безжалостной. Заключенных избивали, заставляли есть грязь, им угрожали кастрацией. Человек по имени Эйнджел провел большую часть осады, скрываясь в своей камере, в ужасе от собственных сокамерников ничуть не меньшем, чем от неумолимого наказания, которое последует для всех, принявших участие в бунте, когда тюрьма будет отбита войсками. Его заставили ползти голым по двору, усыпанному осколками стекла, а охрана наблюдала за этим. Когда он остановился, не в силах терпеть боль в животе, руках, ногах, охранник Хайд подошел к нему. Стекло хрустело под его тяжелыми сапогами. Он встал обеими ногами на спину Эйнджелу...

Спустя почти 30 лет, 28 августа 2000 года, федеральный судья Майкл А. Телеска из Окружного федерального суда в Рочестере, наконец, разделил сумму в 8 миллионов долларов между пятью сотнями бывших заключенных Аттики и их родственниками — компенсацию за события, которые последовали за восстанием и осадой. Рассмотрение дела было отложено на 18 лет, но в конце концов некоторые из двухсот истцов сумели поведать свои истории на открытом слушании. В их числе был и Чарльз Б. Уильямс, которого избили так жестоко, что ему пришлось ампутировать ногу. Имени Эйнджела не было в списке подавших коллективный иск, потому что он никогда не верил, что от американского правосудия можно ожидать репараций. Следующий срок после Аттики, еще четыре года, он отсидел в Рикерсе. Когда он вышел после этой последней отсидки, он был совершенно разбит, в депрессии и на грани самоубийства.

А потом однажды жаркой августовской ночью он заметил открытое окно в квартире в Верхнем Вест-Сайде и воспользовался пожарным ходом, чтобы пробраться в здание. Квартира была роскошная, полторы тысячи квадратных футов, с персидскими коврами, постеленными прямо на голые доски пола. Небольшие африканские поделки были со вкусом расставлены на полках и столиках. Здесь оказалась и коллекция виниловых дисков и компактов с музыкой в стиле кантри. Все это вместе взятое заставило Эйнджела заподозрить, что он забрался в квартиру Чарли Прайда — известный притон наркоманов, употребляющих крэш.