Белая дыра

— А ты, отец, пельмени с маслом или со сметаной будешь? — спросила Эндра Мосевна заботливым тихим голосом.

— С хреновиной, — ответил Тритон Охломоныч с достоинством, делая «козу» стеснительному Трымбору.

И хотя за «хреновиной» нужно было лезть в погреб, Эндра Мосевна не упрекнула супруга в привередливости, а только попросила Эвон Каковича помочь отодвинуть стол, который как раз и стоял на крышке подпола. И слазила, и достала пыльную непочатую банку, и наложила из нее в блюдечко хрен, перетертый с чесноком и помидорами, сказавши после стольких трудов:

— Кушай, деда, кушай, никого не слушай.

Откушал Тритон Охломоныч глубокую тарелку пельменей размером с небольшой тазик и, увидев, что глаза окружающих горят любопытством, почувствовал неудержимое желание сказать о самом себе что-нибудь хорошее.

— Запомните, — сказал он значительно, — такого еще не бывало, чтобы новостаровские лапти воду пропускали. Говорили: не пойдет, не пойдет. Ха! А он взял да поехал. Хотели догнать, да куда там! Только пыль и видели. Тогда главный инженер и говорит: оформляй, Охломоныч, оформляй. Это, говорит, на уровне изобретения. Не башка у тебя, говорит, а Дом Советов. Да что там Дом Советов! Считай — райком партии. Тебя бы пустить по научной части, мы бы давно при коммунизме жили. Всякие механизмы да автоматы за нас работали, а мы бы только выпивали да закусывали.

Пока Тритон Охломоныч говорил речь, женщины задушевно перешептывались:

— Ковер надо купить. Персидский.

— Да зачем вам этот пылесборник? Лучше новый телевизор. Цветной.

— Да зачем мне ваш телевизор, — обиделся Охломоныч на жену и дочь, не принимавших всерьез рассуждения о его гениальности. — Вы лучше меня послушайте. Я такое расскажу — ни в каком телевизоре не услышите.

— Правильно, — горячо поддержал тестя Эвон Какович, косясь на ассигнации, — зачем телевизор, когда старый пашет? Лучше на книжку положить — и на машину копить.

— Да я захочу — у меня этих денег, как червей в огороде будет, — молвил Тритон Охломоныч, приосанившись, — только суть не в деньгах.

— Не в них, не в них, — погладила его по веснушчатой лысине Эндра Мосевна, — Королев ты мой, новостаровский, рационализатор ты мой ненаглядный.

И чмокнула в лысину. Нежности какие.

— Нет, главное Дюбель говорит: не поедет, — с новой силой возмутился Тритон Охломоныч, — а он взял да еще как поехал…

— Успокойся, деда, поехал — и хорошо, и пусть едет.

— Не в деньгах суть, — повторил Тритон Охломоныч, — однако и тыща на дороге не валяется.

— Сколько? — встрепенулась Пудра Тритоновна.

— Тыща, — безмятежно подтвердил Охломоныч.

Пудра, изменившись в лице, зашуршала купюрами. Сделав круглые глаза, перешуршала вновь. Заглянула под стол. Пала на колени и пошарила рукой под диваном, сказавши с укоризной: «Сто лет, поди, не подметали».

— Трымборчик, ты не брал эти бумажки? — спросила она, поднявшись, с ласковой тревогой сына.

Трымбор окончательно застеснялся и от смущения засунул в нос указательный палец.

— Папа! — торжественно и печально, как на собрании, возвысила голос Пудра Тритоновна и встала из-за стола, потрясая пухлой пачкой денег. — Здесь всего пятьсот. Где остальные?

Эндра Мосевна, жалобно причитая, уже в лихорадочной спешке обыскивала замусоленный пиджак простодырого супруга и выброшенную сгоряча в сени рабочую фуфайку, а Эвон Какович двусмысленно подмигивал тестю.

— Как где? — искренне удивился Тритон Охломоныч и стал загибать корявые, избитые о железо пальцы. — Главный инженер помогал оформлять патент на изобретение? Помогал. Сакен достал запчасти? Достал. А кто шлиц выточил? Чавло шлиц выточил. А Додон? Додон, правду сказать, с Дюбелем не помогали. Но ведь они могли бы обидеться…

— Вот остолоп! Посмотрите на остолопа, — с новой силой запричитала Эндра Мосевна, — он все МТМ деньгами обсыпал, да еще и упоил, поди, всех до изумления. Другие мужики как мужики — все в дом, все — в дом, а этот простодырый…

— Ты, батя, и вправду, того, — со сдержанной укоризной добавил свою ложку дегтя в переполненную до краев бочку удивленный Эвон Какович, — ну, поставил бы бутылку, ну, две — и будет с них.

— Посмотрите на этого миллионера! — взорвалась зарумянившаяся Пудра Тритоновна, — у него дома холодильника нет, а он полтыщи чужим людям раздал. Мама, он же два с половиной холодильника раздарил!

— Я еще сто рублей в фонд мира внес как честный человек, — тихо и задушевно словно не сказал, а подумал Тритон Охломоныч.

— Совсем ополоумел! — ахнула Эндра Мосевна, всплеснув руками, — сто рублей на ветер. Не обошелся бы мир без твоих ста рублей?

— Мама, спрячь от него деньги, пока он про голодающую Африку не вспомнил, — сурово, как вынесла приговор, сказала Пудра Тритоновна. — Тоже мне Королев нашелся!

— Да, может быть, и Королев, — с гордостью оскорбленного в лучших чувствах человека ответил Тритон Охломоныч. — А вы, мелкообразные люди, даже не представляете, что на планете живете.

— Ой, ой, посмотрите на него — прямо Галлилео Галилей, Коперник эмтээмовский, — не могла успокоиться Пудра Тритоновна, своенравная дочь, огорченная потерей двух с половиной холодильников.