Белая эмиграция в Китае и Монголии

Строгие приказы по отряду, разъяснения и специальные занятия мало помогали, так как дисциплина падала все ниже и ниже: чисто полицейская «вольная» служба и почти полное отсутствие строевых занятий благоприятствовали этому явлению. В подрыве дисциплины, по-видимому, немалую роль сыграла также и советская пропаганда, которая все шире и шире охватывала отряд и все глубже и глубже проникала в его толщу. Уже через два месяца после арестов, произведенных в отряде японской жандармерией, начальник отряда узнал, что среди чинов отряда ведется пропаганда в пользу Советов: чинов отряда подбивали на переход в совподданство. При этом предлагалось посредничество «хороших знакомых», которые якобы могли обделать это дело легко – ведь советский в то время был «друг» и союзник англичан и американцев, а белый русский эмигрант был «ничто», просто «пешка», которой японцы же распоряжались, как хотели.

В августе месяце в помещении отряда у чина 4-й роты (волонтера Рубанова) была обнаружена советская литература, которая, согласно положению, руководившему жизнью отряда, являлась запрещенной. Начальнику отряда необходимо было прекратить это ненормальное и опасное явление, не доводя об этом до сведения японцев. Но мягкие способы, в виде лекций, приказов и бесед с людьми, не действовали на уже сильно распропагандированную массу чинов отряда, поэтому пришлось прибегнуть к системе регулярных и неожиданных обысков «семейным порядком», без участия японцев. Обыски эти проводились сержант-майорами рот и взводными сержантами в присутствии всех офицеров рот и самих чинов. Это «самообыскивание при свидетелях» было неприятной, но необходимой мерой, вызывавшейся обстановкой данного момента.

«Служба на улице» полицейского-европейца (русского) становилась все более и более сложной, так как китайская толпа, распропагандированная японцами, всегда готова была ущемить самолюбие «белого дьявола» (европейца), и если грубость и наглость китайца не выходила из рамок «простого оскорбления словами», то китаец оставался ненаказанным, даже будучи приведенным на полицейскую станцию для разбора дела.

«Азия для азиатов» и в особенности для тех, кто принял и присоединился к движению «нового порядка в восточной Азии», введенного и проводимого в жизнь японцами, искавшими себе союзников в китайской массе населения. Европеец, даже служащий городского совета, имел меньше прав, чем китаец-кули, выразивший свою рабскую покорность победителям-японцам и пошедший с ними по пути кооперации и сотрудничества.

Особенно часты и неприятны были столкновения с чинами Пао-чиа, которые почему-то вообразили себя «тоже полицейскими» и очень часто мешали чинам отряда на уличной службе, становясь открыто на сторону нарушителей порядка – китайцев и всячески препятствуя русским полицейским в применении ими законной силы против нарушителей закона. Иногда эти столкновения заканчивались тем, что полицейский-европеец вынужден был арестовать такого чина Пао-чиа и привести его на полицейскую станцию или «рапортовать» на него по смене с дежурства на соответствующей полицейской станции.

Японцы, получавшие от Пао-чиа действительную помощь (ибо эти Пао-чиа невольно, даже, может быть, против их желания, но лишь в силу созданной системы, охраняли японцев от китайских же террористов), неизменно становились на сторону этих Пао-чиа, и арестовавший нарушителя закона – чина Пао-чиа полицейский-европеец зачастую получал незаслуженный выговор. Бесконечные инструкции и распоряжения штаба полиции по этому поводу доходили даже до абсурда, требуя, например, в случае необходимости ареста чина Пао-чиа «вежливо сопровождать его» на полицейскую станцию, но не арестовывать. На станции виновный неизменно оставался оправданным и, «одержав победу» над полицейским-европейцем, в следующий раз становился еще наглее и нахальнее.