И дело не в той оторопи, которая буквально парализовала ее, когда, открыв на звонок дверь, она увидела на пороге обаятельного черноволосого крепыша с беспощадными серыми глазами; дело в его мягкой безоговорочной воле, которой – точно как у папы – подчинялись все, кто попадал в сферу его взгляда, улыбки, брошенного вскользь замечания или шутки.
И все годы учебы он проспал на полу, на красном надувном матрасе, купленном в спортивном отделе Винницкого универмага. («Зюня, ты не должен быть для тети обузой. Ты должен быть скромный самостоятельный парень. Развернул – надул – лег – уснул. Проснулся – сдул – сложил – ушел на экзамен».)
Ах, красный матрас, красное плавучее средство – как же он оказался крепок, надежен и упруг! Как часто он выдерживал двоих – особенно в те недели, когда тетя уезжала в свои Гагры – Сочи – Кисловодск (взяв с него честное-благородное слово не паскудить, то есть, не осквернять ее благородного ложа. Могла и не волноваться: более неудобного снаряда для упражнений в любви вообразить было немыслимо).
Тогда бывший кабинет деда словно приосанивался, стряхивал с себя унылые будни, жадно вслушиваясь в молодой смех, стоны и шепот, – возможно, вспоминал своего давнего хозяина.
Какие заплывы совершались тогда на красном надувном галеоне, какие соревнования – кто дольше, кто дальше, кто выше… Неутомимо: и кролем, и брассом, и на спине… или как капитан, вглядываясь в даль, в окна и чердаки дома напротив, поверх двух шелковистых, пушком покрытых волн, то утихающих в истомном штиле, то поднимающих капитана ввысь, на гребень вздыбленного вала спины, с пенной гривой самых разных – рыжих, каштановых, русых, пепельных кудрей, – в ожидании последнего ликующего вопля: «Земля! Земля-а-а-а!!!»…
Глава седьмая
1
Смоляные кудри его внезапно обретенной тетки ничуть от возраста не потускнели. Это поразительно, но ни одного седого волоса в кудрях не завелось.
– Фамильный устойчивый пигмент, – важно объяснила она племяннику, показательно вытягивая двумя пальцами прядь над своей макушкой. – Ты тоже никогда не поседеешь.
– Мерси, – отвечал юный паскудник. Он очень скоро понял, что тетка – тоже немного эвербутл:
взбалмошная, обидчивая, как ребенок, и очень родная.В первое же утро за завтраком она объявила ему, что он – неотесанный провинциал, и что ему следует избавляться от украинского «хэканья» и учить испанский.
– Испанский?! – сощурился он. – Это еще за каким чертом?
– Семейная традиция. – Она подняла учительский палец. – Твой дед свободно говорил и писал на испанском.
– На здоровье, – отозвался неучтивый внук своего деда.
– Estupido! – крикнула она так, что изо рта на стол вылетел кусок булки, который она успела откусить. Подобрав кусок со скатерти и отправив обратно в рот, пояснила уже спокойней: – Что означает: болван! Eres un estupido cateto! Ты – провинциальный болван!
– А как по-испански: «ощипанная кура»? – с любопытством осведомился племянник.
Тетка задумалась…