Белая голубка Кордовы

Вот сейчас Шехерезада станет выбирать выражения и наверняка не захочет больше всуе поминать Андрюшу. Ладно, успокойся. Ты столько лет ждал чего-то вроде этого… Чего-то вроде. Приди в себя и постарайся понять – что им на самом деле нужно, зачем они прислали к тебе не опытного киллера, а этого безоружного кретина, – перетереть то, что перетереть невозможно, что никогда быльем не порастет, и они это знают – вон, как точно проинструктировали парня, кто ты такой. Видимо, ему велели поговорить исключительно конфиденциально, вот он и мотался, бедняга, целый день по городу, подстерегая «момент».

И Славик приступил к изложению послания. Растопыренные пальцы на его круглых коленях подрагивали, он глаз не сводил с маленького черного дула, удивительно твердо смотрящего ему в лицо, удивительно твердо – даже тогда, когда Кордовин вдруг так страшно взревел, прямо как Гнатюк, а еще говорили – эксперт, эксперт, и звание у него – доктор… Ничего себе, доктор!

– Да что вы, Захар Миронович, вот вам крест, Можар совсем ни при чем. Так и просил передать: в страшном сне не мог себе представить. Вы ж знаете, Семен Семеныч – добрейшая душа, он понятия не… его тогда и в городе не было, это все Гнатюк, это он прислал своих пацанов – разбираться. Просто выяснить, правда ли, что Босота втихаря готовил второго Рубенса. Гнатюк, конечно, озверел. Варёнов так и сказал…

– Что – Варёнов? – отрывисто перебил Захар. – Что Варёнов сказал?

– Ну… это ж Варёнов замутил. Когда они вместе парились, в баньке-то… Гнатюк похвастался своим Рубенсом, Варёнов и говорит – я на твоем месте, Сева, хорошенько проверил бы своего Рубенса на вшивость. И что, мол, у Босоты два таких парня имеются, которые весь Эрмитаж по камешкам куда угодно перенесут, никто и не заметит. И когда Гнатюк на другой день притащил Варёнова – смотреть «Венеру», тот сразу сказал:

– Работа, мол, отличная, и ребята – сущие гении, и холст состарен, как следует… но только это не Рубенс. Кинул, мол, тебя Босота, подсунул фуфло… Гнатюк – весь в пламени. Тыр-пыр – покатили по адресочку, а Босота – тот прямо сквозь землю провалился. Даже очень удивительно – как это он в одну ночь выехал, со всем своим добром? Одна только медная табличка на двери – профессор, хуё-моё, а квартира уже сдана в ЖЭК… Ну, тогда, само собой, кинулись разбираться дальше. Кто ж мог знать, что этот… ну, тот… такой был гнилой, и чуть не сразу откинул… извините, скончался. Ничего и не сказал. Будто ни о какой такой второй «Венере» не знал. Может, правда, не знал? Может, на Босоту еще какие-то ребята шустрили? Он же весь Питер прикармливал этим заграничным средством, ну… от которого у девяностолетних дедов стоит, как под ружьем. Семен Семеныч тогда сразу сказал: если уж христо… если тот парень ничего не знал, то и Захар тут ни при чем – мол, вы всегда вместе работали, где один, там и другой. Неприятная история! – он покрутил своей круглой головой, вполне искренне сокрушаясь. Будто знавал и Андрюшу и Босоту. – И еще, Семен Семеныч просил передать… ну, чтоб у вас душа не горела: те пацаны, гнатюковские, которые и вашего друга, и все ваши картины от злости порешили, – оба давно уже в разборках постреляны. И между прочим, сам Можар со всей семьей отсиживался восемь лет в Новочеркасске, у брата. Гнатюк тоже смылся, тоже отсиживался, но в Чехии. Хотя, Гнатюк – ему что, он богатый…

– А Можар – бедный, – вставил Кордовин.

И тут преданный зять Славик подался вперед, и уже не глядя в дуло, с искренней обидой проговорил:

– А что вы думали? У Семен Семеныча вся клиентурная сеть полетела. Они в Новочеркасске за восемь лет всё вчистую проели, что было! Да еще в такое тяжелое время, девяностые, чистая голодуха повсюду. Семен Семеныч перебивался завхозом в Новочеркасском театре…

—..и питался акридами, и ходил в рубище, и носил терновый венец. Ладно, Славик. Ты – хороший зять.

Увертюру отработал. Теперь заткнись и коротко отвечай на вопросы. Босоту искали?

– Да, всюду.

– В Австралии?

Славик усмехнулся:

– Австралия, наследство, хуё-моё – эт, конечно, фуфлом оказалось. На Австралию Гнатюк ухлопал тыщи зелени. Там одни кенгуру остались непроверенными.

– И сейчас не знаете – где он?

– Не. Видать, залег на дно по-крупному Пятнадцать лет в бегах!

– А картина?

– Гнатюк считает, Босота держит ее где-нибудь в сейфе, а сам в швейцарской деревне, в стоге сена зарылся. А там попробуй, найди.

Кордовин откинулся к спинке кресла, опустил затекшую руку на колено.