Белая голубка Кордовы

— Ну, например… тридцать пять рублей, — сказал Захар. И по умиротворенной физиономии мастера сразу понял, что продешевил. Тот выписывал на игрушку сто сорок, сто пятьдесят рублей, разницу забирал себе, впрочем, делился и с начальником цеха.

Это была металлическая коробка на лапках, которую надо было «одеть» цыплячьим тельцем. Проходила неделя-другая, Захар являлся за следующим заказом, и мастер говорил:

— А теперь, пацан, сделай мне пингвина…

И скоро Захару стали сниться механические кошмары: движущийся конвейер, на котором, одна за другой, с тупым стуком подпрыгивают безумные коробки на лапках…

7

Копировали в Эрмитаже и в Русском музее по пустым, музейным дням. В этом был, конечно, свой резон: особую гулкую тишину залов не разбивает шарканье посетителей, привычный бубнёж экскурсоводов, хихиканье школьников при виде голых тетенек и дяденек. К тому же с тобой не пытается вступить в доброжелательную беседу какой-нибудь командировочный из Кировограда, чтобы дать совет: ото тут, слева… в уголочку… мане-е-енько толще у ней ножка-то, у дамочки…

Однако и неудобство большое: красочный слой картины требует определенного ритма работы, когда следующий слой краски должно класть на просохший, но не на пересохший слой…

Андрюша относился к этому куда проще, да и на их реставраторском отделении требования были другие. А Захар все искал лазейку к сердцу главного хранителя, что давал разрешение на копирование. И нашел! Путь к сердцу мужчины, думал он, взгромождая готовый холст на этюдник, напротив и чуть наискосок от картины Эль Греко «Апостол Павел и Апостол Петр», лежит исключительно через сердце женщины.

Выяснилось, что Марго, подружка дней суровых, ходит в плавательный бассейн вместе с дочкой главного хранителя Эрмитажа. Такой вот неожиданно стильный кроль судьбы… Пришлось потратиться на новые серые плавки под цвет глаз, и абонемент на целый месяц; эх, расходы, расходы…

Андрюша сказал:

— На женском поле вы разоритесь, виконт.

Захар ответил, разглядывая себя в профиль и анфас в овальном, треснувшем диким зигзагом зеркале мастерской:

— Напрасны ваши опасения, милорд. На женском поле мы соберем достойный урожай.

И собрал.

Со Светкой пришлось разбежаться очень скоро: она слишком серьезно восприняла его непременное и подробное восхищение девушкой после объятий, а не до — что сражало трепетных дам наповал и внушало надежды, но означало с его стороны только то, чем и было: благодарную нежность к подруге на короткий отрезок времени, а также на вечную память.

Он и вправду помнил их всех в подробностях и различиях, и не раз гневно возражал в ответ на расхожую поговорку какого-нибудь пошляка, что бабы, мол, все одинаковы. Нет! Они все были разными — и порой в жестах, в пластике, в ритме движения бедра какой-нибудь наладчицы станков с фабрики игрушек он совершал такие чудесные открытия, о которых подолгу думал и которыми мысленно любовался долгое время спустя.

Итак, со Светкой пришлось разбежаться (хотя всю жизнь он помнил ее внезапную бледность, когда губами осторожно охватывал редкого, карминного цвета сосок, будто кровь от ее щек приливала к груди; и прерывистый кроткий вздох после самого последнего глубокого выдоха — так душа отлетает в небо) — но разрешение на копирование во все дни недели, подписанное папой, уже лежало в кармашке просохших плавок…

* * *

На броуновское движение за спиной он старался не обращать внимания. Быстро расставлял этюдник, выдавливал краски на палитру. Холст готовил заранее, и еще в мастерской, по репродукции, выверял масштаб и делал подготовительный рисунок на белом грунте, сверху покрыв его жженной умброй… Сейчас надо было пройти весь холст белилами, энергично моделируя формы, тогда полутона приобретают перламутровый тон, недостижимый простым смешением красок. Это была технология работы самого Эль Греко. Обычно, перед тем как приступать к копированию, Захар несколько дней изучал приемы работы художника, чего не делал никто из студентов, это была его тайна.

Он приступал к работе, и время зависало и словно бы глохло, поглощая, и как болото всасывая шумы, шаги, негромкие разговоры меж собой старушек-служительниц…

…А уставал внезапно и окончательно, будто иссякала внутри какая-то батарея; медленно снимал с этюдника холст, медленно счищал мастихином краску с палитры.

Во время работы на часы не смотрел, но в конце оказывалось, что простоял за этюдником он часов шесть подряд, с сосущим зверьком в желудке, с переполненным мочевым пузырем.