Белая горячка. Delirium Tremens

Но это так. К слову. А что Мэна больше всего мучило, так это то, что он опять не сможет контролировать себя, что эта болезнь, в которой он винил себя и только себя, сильнее его, сильнее его как образа и подобия Божьего, а значит, сильнее и Духа Божьего, живущего в нем и составляющего его неотъемлемую часть. А это уже абсурд. Поэтому он решил тут же пойти и доказать себе, что он сильнее себя и сможет выпить и остановиться на этом и не свалиться в мутный мир чередующейся эйфории и депрессии.

Он встал и пошел к выходу из реанимации.

– И куда это мы идем? – услышал он голос Реаниматолога.

– Сударь, – мягко, но твердо ответил Мэн, – мы идем проверить гипотезу о возможности выпившего алкоголика не свалиться в запой.

– Вы уверены, что сможете это доказать? – спросил Реаниматолог.

– Конечно, нет, – усмехнулся Мэн, – но для того, чтобы в чем бы то ни было убедиться, нужно это проделать.

– Логично, Мэн, – согласился Реаниматолог, – я окончательно убедился в вашей способности логично мыслить. «Белка» окончательно покинула вашу голову и сейчас прыгает в чьей-то чужой. Но прежде чем я дам вам возможность проверить вашу гипотезу, я бы хотел узнать, как вы намерены это сделать.

Мэн присел на койку по-прежнему связанных Отрезанных гениталий и, не торопясь, стал рассказывать:

– Сейчас я пойду в магазин, куплю четвертинку и выпью ее за обедом. Потом я посплю и встану абсолютно нормальным. Или, если моя гипотеза неверна, я проснусь ненормальным, и все опять повторится сначала. Я ясно излагаю?

– Вполне, – согласился Реаниматолог, – за исключением двух факторов. Первый заключается в том, что вряд ли кто-либо, кроме меня, как вашего соратника по прошлому, согласится превратить реанимационное отделение для алкоголиков в распивочный центр и полигон для экспериментов. А второй фактор заключается в том, что в городе Москве не принято отпускать четвертинку водки голому человеку, к тому же бесплатно. Ведь денег у вас нет?

Мэн оглядел себя и понял, что Реаниматолог абсолютно прав. Откуда у голого человека деньги?

– Хорошо, – сказал он, перейдя на свою койку, – вы меня убедили. Сейчас не время для экспериментов. Что вы предлагаете? А там подумаем.

– Нет, Мэн, никто думать не будет. Ваши сыновья за вас уже подумали. Сейчас вы думаете, что вы выкарабкались и вам все по силам. Это не так. Не вы выкарабкались, а вас выкарабкали. Тьфу, что за язык… Так что сейчас мы переведем вас в 25-е. Там вас полечат, а через двадцать один день, когда ваш организм будет стерилен, вас выпустят, и уже потом экспериментируйте. Хотя, поверьте моему опыту, ваша гипотеза не подтвердится. Я ясно изложил свою мысль и ваше положение?

– У меня есть выбор? – на всякий случай спросил Мэн.

– Выбор у вас был лет сорок тому назад. Сейчас уже нет.

– Оскорбительно… – протянул Мэн.

– Ничего не поделаешь, ты этого хотел, Жорж Данден.

Мэну принесли уже близкую ему пижаму и под присмотром двух медбратьев отвели в 25-е.

Начиналась новая жизнь.

* * *

Некоторое время Мэн полежал на новой койке, свыкаясь с мыслью, что «белка» миновала и что это было довольно-таки интересно. Как все новое. Но ему не хотелось, чтобы это вошло в привычку. Поэтому он дал себе слово, что с абсурдистски-гипертрофированным киром покончено навсегда, через секунду это слово у себя отобрал, потому что знал, что алкоголику верить нельзя, даже когда он говорит абсолютную правду. На данный момент. Потому что в любой другой момент абсолютная правда оказывается абсолютной ложью. Которая и становится другой абсолютной и омерзительной правдой. А потом Мэн решил окунуться в мир. В ближайшей перспективе этот мир оказался сидящим напротив него человеком в китайском «Адидасе» и сосредоточенно жующим батон ливерной колбасы.

– Люблю украинскую полукопченую, – сказал Адидас Мэну и протянул Мэну алюминиевое колечко, венчавшее колбасный хвостик. – Перекуси.

– Спасибо, не хочу, – ответил Мэн.

– Странно, – протянул Адидас, – не любить полукопченую украинскую. – И сам обсосал алюминиевое колечко. – Слушай, когда к тебе придет кто из твоих, попроси принести украинской полукопченой. Раз уж тебе все равно.

– А если мне принесут салями, ты есть не будешь? – поинтересовался Мэн.

– Обязательно буду. У меня организм любит есть то, что есть. А любить есть то, чего нет, обман желудка, который не терпит лжи, скукоживается от этой лжи, спазмирует от обиды и может наложить на себя руки.

– Желудок?! Руки?! – потрясенно переспросил Мэн.

– Запросто. Выплеснет ох.....ное количество желудочного сока и растворит сам себя. Или наоборот, – вдохновенно продолжил Адидас, – прекратит выделять желудочный сок СОВСЕМ и засушит себя в гербарий. Понял?

Ошеломленный Мэн молчал, что Адидас принял как должное. Он похлопал Мэна по карманам пижамы, вынул невесть как забредшую в правый карман пачку «Явы», выщелкнул сигарету и вышел из палаты со словами:

– «Ява» – это как раз то, что я люблю.

«Оказывается, – подумал Мэн, – у этого человека не только сверхэмоциональный желудок, но и легкие…»