– А было так… – начал Старший сын. – Пару-тройку лет тому назад была у меня в «Ямакаси» корпоративная вечеринка. Одной фирмы. И были разные обезьяны из нынешнего бомонда. И одна из них, красавец, талантище в работе, тоже из аристократов. Он за герб и родословную тридцать тонн зеленых отдал. Так вот он с нашего Лысоватого фуражку прадеда снял, швырнул ему пять сотенных зеленых. Я этого не заметил. А Лысоватый с того времени пропал. Вот уже два года. А он, оказывается, тут. Не вынесла душа поэта.
– А этот аристократ?.. – спросил Адидас.
– Этот, – ответил вместо Старшего сына Мэн, – в этой фуражке по всем фестивалям и телевизорам околачивается. Сучонок. Из-за него хороший человек в дурдоме оказался.
И Старший сын развязал Лысоватого, вынул из одной из принесенных сумок теплый кусок свинины и протянул Лысоватому. Потом он что-то коротко сказал Квадратному. Тот кивнул головой и вышел. Старший сын посмотрел на часы и стал распаковывать сумки. Появились салаты, мясо разных пород и форм приготовления, зелень, морепродукты и т.д., и т.п.
А потом Старший сын ушел по своим многочисленным делам. В палату вернулся Адидас и вынул из кармана куртки две мокрые сотни баксов. На вопросительные взгляды кратко ответил:
– Сунул Одному два пальца в рот. Надо просушить.
Просушили на батарее, вызвали Одного и опять послали. Тот не стал выкобениваться и пошел. Бизнес есть бизнес. Всем захорошело. Кроме Пацана. Чтобы не допустить третьей «белки». После третьей Адидас стал рефлекторно, как ковбой, выхватывать из несуществующей кобуры несуществующий пистолет и прицеливаться в головы сопалатников. А Пацану он открыл рот и выстрелил в него. Трезвый Пацан отшатнулся в ужасе, а потом рассмеялся:
– Ну ты, дядя, даешь.
А Адидас заплакал. Одновозрастный стукнул его пустой чашкой по голове. Тот успокоился и уставился в прошлое. И никто не стал интересоваться, что и кого он там видит. Не надо. Бывший Бородатый заснул в надежде во сне вернуться в Можайск, а Лысоватый опять пошел в бой. На этот раз он ехал через Приамурье в составе конного разъезда Армии барона Унгерна и вступил в схватку с чоновцами Аркадия Гайдара. Пришлось опять его превратить в пресс-папье.
Таким образом, их оставалось только трое из восемнадцати ребят. Мэн, Одновозрастный и вернувшийся в настоящее Адидас. Было покойно. Заглянул в палату Врач, сделал вид, что не видит криминала, и ушел. Понимая, что сидят солидные люди и трогать их не надо. Бессмысленно. Лечение отложится до лучших времен. Если они наступят.
А Мэн вспомнил приблизительно такой же альянс. Но было это давно. Не так, чтобы уж очень давно, но настолько, чтобы это вспоминать…
Мэн вместе с соратниками по искусству плыл на фестивальном пароходе по затейливым извивам Беломоро-Балтийского канала. И вот они вышли на безбрежную гладь Ладожского озера. Красота Севера, голубовато-свинцовая вода, небольшие волны, завершающиеся игривыми белыми барашками, невообразимая перспектива, в конце которой проглядывали голубоватые очертания острова, над которым под утренним солнышком золотились колокола древних церквей, куда всей душой стремилась душа каждого истинно православного еврея. Это был известный всему миру Монастырь.
Фестивальный пароход причалил к причалу и оказался у этого причала третьим. Мэн, заплативший за экскурсию по Монастырю двадцать долларов, с благоговением вступил в маршрутное такси. Вместе с ним в такси вступили его молодые соратники по искусству. Они тоже жаждали приобщиться. Один из них приехал из Швейцарии, куда уехал из Екатеринбурга в поисках лучшей мультипликационной доли. Другой оставался в России, потому что было заведомо ясно, что нигде, кроме России, никакая доля ему не светит.
И вот они в составе экскурсии подъехали к воротам Монастыря. Там стоял Монах и проверял билеты. И когда наша троица уже была готова вступить в одно из лон русского православия, к воротам подошел какой-то Человек и попытался пройти в Монастырь. Монах спросил у него билет. У того билета не было. Он не на экскурсию шел, а помолиться. А вот тебе и хрен! Без билета в чужой Монастырь! А мне по …, что у тебя денег нет! Ишь, помолиться ему! Пшел! Короче, есть билет на балет, на трамвай билета нет. Все. Недопущенный, понурив голову, пошел прочь. Действительно, какого…
Увидев это, Мэн вышел из очереди, сказал Монаху: «Сука» – и вместе со товарищи направился в сторону магазина, аккурат расположившегося напротив ворот Монастыря. Вокруг магазина торговали колокольцами с наименованиями Монастыря, святой водой, копченой рыбой и оренбургскими платками. Швейцарец приценился к копченому лещу.
– Пять долларей, – сообщил продавец.
Швейцарец, втянув запах леща, потянулся в карман. Но Мэн попридержал его за руку и спросил Продавца:
– Лещ освященный?
– А как же?! – обиделся продавец. – Чтобы лещ да неосвященный…
Взяли леща и вошли в магазин. Там усиленно торговали четвертинками водки с именами святых. Их было великое множество. Каждый желающий мог найти водку своего небесного покровителя.