Какая-то ворона свила гнездо на самой верхушке стройной березы. Забраться на такую верхотуру я не отважился, и Дартушке пришлось самой лезть за добычей: не оставлять же там божий дар! Мне велено было стоять под березой и зорко следить, куда упадут воронята. Я видел, как иной вороненок кое-как выпархивал из березняка и прятался во ржи, но я молчал, ликуя в душе, что спас от погибели живую тварь. Но спасти их всех я не мог, на некоторых пришлось указывать. Вороненок пускался бежать. Дартушка с окровавленным ножом в руке гналась за ним. Когда птенец понимал, что ему не уйти, не спрятаться, он припадал к земле, закинув голову с широко разинутым клювом, и, часто-часто моргая глазами, встречал убийцу.
Дартушке все было нипочем, она хватала вороненка за крылья и… тут я отворачивался, дабы не видеть страшного зрелища.
Ворон кружило над нами все больше и больше — целая туча. В ушах то и дело будто ветер свистел — это ворона промчалась над самой головой, видно, задумала напасть, да в последний миг отступила.
— Чего орете? — смеялась Дартушка. — Чего привязались? Головы-то воронят мы вам оставили!
Управившись с последним гнездом, мы выгрузили всю добычу на траву и пересчитали. Оказалось двадцать два вороненка.
— Мясо какое! Какое мясцо! — радовалась Дартушка и причмокивала губами.
Мы охотились за воронятами довольно долго и не заметили, как пролетело время.
Когда свернули на дорогу к дому, батраки уже уходили на поле. Дядя мой, ехавший пахать, увидел над нами тучу воронья, остановил лошадь и стал нас поджидать. Дартушка мигом смекнула, в чем дело.
— Пошли напрямки! — крикнула она мне и велела помочь ей нести корзину, а то ей одной такую тяжелую трудно тащить, и притом на бегу.
Я тоже взялся за ручку корзины и заковылял рядом с Дартушкой по пашне.
Поняв, что мы хотим его обойти, дядя полем поехал нам наперерез, увидел нашу корзину и строго спросил:
— Что это вы затеяли?
— Не твоя забота! — отбрила его Дартушка.
Хлест! Хлест! Вместо ответа дядя дважды взмахнул кнутом, и мы, вобрав головы в плечи, припустили домой.
Дартушка оставила корзину в поле. Только добравшись до хлева, она осмелилась оглянуться, — стоит себе корзина, где ее кинули, а в ней наша добыча.
Дартушка с минуту колебалась, не вернуться ли за корзиной, но я, всхлипывая, побрел к клети.
Хозяйка, сердитая, туго повязав платок, поджидала у ворот загона.
— Ну ты, работяга! — окликнула она Дартушку. — Уже и до полдника недалеко… Вы чего это ворон всполошили? Ох, девка, храни бог твою шкуру, коли гнездо разорила.
Дартушка покосилась на меня, поспешно высморкалась и пошла выгонять коров.
Наша корзина с мясом стояла на пашне как ни в чем не бывало.
Дартушка выгнала коров на пастбище и ну орать на них, да что-то очень уж громко. У меня мелькнула догадка — не меня ли она так вызывает? И правда, только я показался на прогоне у березы, Дартушка стала мне махать.
Я оглянулся по сторонам и побежал на выгон. Не мог я ее ослушаться, ведь мне так хотелось получить в подарок обещанных птиц и зверюшек, которые поют, лают и воют, как кому положено.
— Знаешь что? — таинственно шепнула мне Дартушка.
— Ну?
— Плохо дело! Слыхал — хозяйка вороньего мяса не хочет. А сама осенью поубивала голубей целую кучу! И овец бьют, и телят, и свиней. А таких птиц, что крыши портят, цыплят таскают, она жалеет. Ладно, вечером раскидаем их по выгону. Но сгубить зазря столько живой твари грех. Хоть одного изжарим и съедим. Ступай домой, принеси… Постой, не надо! Вот у меня спички, в кармане передника с прошлого раза остались. Надо бы сольцы, да ничего, обойдемся. Ты сбегай принеси вороненка. Смотри, самого крупного выбери. Приглядись, пощупай, у кого на крыльях перья, жестче, тот постарше и пожирнее.
Я был рад, что теперь за все мои труды поем немножко жареного мяса, и потому охотно побежал исполнять приказ моей повелительницы. Я схватил первого попавшегося птенца из тех, что мы оставили на выгоне, и со всех ног кинулся обратно, боясь, как бы кто-нибудь не заметил и не помешал нашему пиршеству. Но все шло гладко. Вороненка ощипали, обмыли и изжарили.
— Видишь, какое белое! — сказала Дартушка. — А говорят: «Синий, как воронье мясо…» Оно синее, когда ворону пристукнешь и кровь не стечет. А у нас — видишь, вон какое! Потому как птенец резаный.
Она приподняла вертел и отколупнула пальцем кусочек мяса. И правда, белое, как молоко.
— Еще жестковато.
Дартушка несколько раз переворачивала вертел над ярким пламенем от сухого хвороста, и потом мы уселись есть.
Мне досталось целое крыло… Но как ни странно, угощение мне что-то пришлось не по вкусу. С виду мясо аппетитное, румяное, а в рот возьмешь — пресное водянистое тесто. Пожевал я его, пожевал и наконец сказал, что больше не хочу.
— Одна беда — соли не хватает, — признала Дартушка, — а так мясо что надо. И какой же ты парень, если крылышка не осилишь.
Я попробовал проглотить еще кусочек… нет… не идет…
Дартушка съела всего птенца с великой жадностью. И крылышко, что я начал, тоже исчезло в ее большущем рту, обведенном черной угольной полоской. Ей, обжоре, даже рот утереть было некогда.