Белая книга детства

Я о многом узнала именно здесь. Например, о смерти: умер дядя Валя (это было так странно: дядя с женским именем!), а еще малышка поперхнулась молоком – не откачали – в доме, где папа Сеня крыл крышу. Похороны оставили неизгладимое впечатление приглушенных голосов, запаха свечей и заплаканных лиц. И платки, платки черные!

Мы гуляли на свадьбах. Колюшкину (сына крестной) свадьбу я помню плохо, слишком мала была. Но ухитрилась с утра «побриться» опасной бритвой, вторя дядюшке, и конечно располосовала щеку.

А вот чужие свадьбы помню хорошо – их играли три дня. В первый невеста носила белое свадебное платье, а во второй и третий – нарядное, шитое люрексом, другого цвета. Для застолья натягивали «шатры» и длинные накрывали столы. Готовили сообща – все шло в дело. Ну, и гуляли – ох! Меня переодевали цыганкой, я пела частушки под гармонь. До выкупа жениху норовили подсунуть фальшивую невесту – какой-нибудь толстой тетеньке вырезали кривые зубы из картофеля, одевали в фату, и она встречала молодого «очаровательной» улыбкой. Свадьбы обычно играли в августе или по осени.

Тогда же мы с папой Сеней ездили на мотоцикле воровать навоз на колхозном поле у скотоводческой фермы. Это место внушало мне почти мистический ужас – такой длинный был навозный стог, будто могильный холм великана Святогора. И всегда там гнездились вороны. Шу! Вспорхнут, и полетели на закат с траурным карканием.

А зимы! Батюшки мои, какие у нас в Черноземье были зимы! Снегу наметет так, что я, малая, иду по расчищенной Семеном Павловичем дорожке, а снежные стены выше меня ростом встают по бокам. Барсик, а потом и Марсик, катали меня на санках, а я – Господи, какая смешная была в красном пальтишке с аппликацией-яблочком на кармашке, капюшон с меховой опушкой всегда одет поверх кроличьей круглой шапки на резинке. Обнимаю на фотографии рыжую собаку, а она с меня ростом!

У хозяйственного магазина заливали горку. Папа Сеня сварил на заводе большие саночки, чтобы кататься вместе со мной – хрупкий воз, как бы большие ребята не зашибли!

В сумерках завоет-залает пёс, и понеслось по деревне цепной реакцией. А вот уже и месяц вышел ясный, и звезды все-все видны так близко, что кажется: протяни руку, и дотронешься. В кухне тогда еще работала печь «голландка», в трубе ее завывала, металась буря. Крестная говорила с горечью: «Зови в поддувало: мать-мать, собакам тебя отдать, приходи за мной, забери меня!» Я надувала губы и молчала, как рыба, упорно называя «мамой» крестную.

Ребенком я была тем еще! Нафантазирую невесть каких страхов и создаю сразу кучу проблем.

Какой-то период мама Маруся работала ревизором. Порою, брала меня с собой. В «Промтоварный магазин» – мой детский рай. Там на полках рулонами лежали штуки ткани, а в витринах различные рюши, пуговицы и ажурные воротнички. Я получала конфеты «Гусиные лапки», «Петушиные гребешки», сантиметр для игры, и кто-то из продавщиц обучал меня отмерять ткани. Но взять ребенка с собой можно было не всегда, и крестная, укладывая меня дома спать днем, мчалась в «Дежурный» или «большой», или Хозтовары («скобяной»).

Как-то раз я проснулась, одна-одинешенька в доме. Было мне лет шесть, не меньше, а может и больше. И что там мне привиделось со сна? – а только подняла я ор на всю деревню через узкую форточку в зале: «Караул! – кричу. – Спасите! Помогите, погибаю!!»

Проходящие соседи попытались меня через форточку вытащить, побежали за крестной. И вообще, думали, что пожар или утечка газа. Ну, шутка ли? Ребенок бьется в истерике, а дверь заперта снаружи. Крестная в тот день делала ревизию в «Промтоварном», и купила мне заодно дефицитное белое шелковое платьице с воланами. Ох, и отходила она меня эти платьицем по голым ногам, поставила в угол. Но самым страшным наказанием прогремело: «Не зови меня «мамой»! Я тебе не «мама», а тетя Маша!» Горю моему не было границ. Но просить прощения я никогда не умела, а потому просидев несколько часов носом в угол, снова захлюпала:

– Не могу тебя называть тетей!

– Почему?

– У меня язык не поворачивается!..

В деревне у меня были настоящие игрушки, две куклы – София и Ольга, и еще кукла Алеша и белый медведь с набитой соломой жесткой башкой. А потом появился мой собственный Чебурашка! У куклы Софии (София Ротару) была фарфоровая голова и руки. Темная коса и красивый шелковый красный сарафан, вышитый жемчугом на передней вставке. Куклу эту старинную я получала для игры редко и относилась к ней очень бережно. И все равно со временем фарфоровая головка ее треснула под волосами, уж и не помню, я ли была тому причиной. Кукла Оля с резиновой головой, руками, ногами и пластмассовым туловищем, была кудрявая, в белых ползунках на кнопках и синем трикотажном платьице. Кто-то из предшественников намалевал на руках и щеке куклы ручкой, и чернила въелись навсегда. Но я относилась к своим игрушкам очень трепетно. Была еще кукла Алеша в красном клетчатом комбинезоне и такой же беретке над огненно-рыжими кудрями. Про нее мы с крестной пели песню «Стоит под горою Алеша…»