— Вступая в сговор с Уориком, Георг был уверен, что Уорик сделает его правителем, — почти грубо заявила я. — Затем оказалось, что никому не нужен такой король, как Георг, если есть такой король, как Эдуард. И лишь два человека во всей стране по-прежнему считали, что Георг значительно лучше моего мужа.
Сесилия молчала.
— Это сам Георг и вы! — отчеканила я. — А потом он бежал вместе с Уориком, потому что не осмеливался даже в глаза Эдуарду посмотреть, поскольку в очередной раз его предал. И вот теперь он обнаружил, что планы Уорика совершенно переменились. Что Уорик не собирается сажать его, Георга, на трон, а намерен выдать свою дочь Анну замуж за Эдуарда Ланкастера, которого и сделает королем, а сам, таким образом, превратится в королевского тестя. А Георг и Изабелла, с точки зрения Уорика, теперь уже для столь высоких целей не годятся. Вот Уорик и сделал ставку на Эдуарда Ланкастера и Анну. Так что самое большее, на что нынче может надеяться Георг, — это стать каким-то там свойственником узурпатора из династии Ланкастеров. И это вместо того, чтобы по-прежнему быть родным и любимым братом законного короля Йорка!
Герцогиня Сесилия кивнула в знак согласия.
— Так что выгоды маловато, — заметила я. — Не слишком большое вознаграждение за проделанную работу и смертельный риск.
Я взяла паузу, давая своей свекрови возможность обдумать услышанное, затем нарочито задумчивым тоном прибавила:
— Хотя, пожалуй, если бы теперь Георг в очередной раз переметнулся — то есть перешел на сторону брата, признал свою вину и подтвердил свою преданность, — Эдуард, наверное, принял бы его и, возможно, даже простил.
— Правда? Он бы его простил?
— Это я могу вам обещать, — заверила я.
Разумеется, я умолчала, что уж я-то никогда Георга не прощу; что для меня и он, и Уорик — покойники; они стали для меня покойниками с тех пор, как подло казнили моего отца и брата на пустошах Эджкота. Я твердо знала: вскоре Георга и Уорика ждет гибель, что бы они ни предпринимали. Их имена, написанные моей кровью, по-прежнему хранились в потемневшем серебряном медальоне, в моей шкатулке с драгоценностями, и не должны были увидеть свет солнца до тех пор, пока хозяева этих имен не окажутся в стране вечной тьмы.
— Было бы неплохо, — как бы невзначай вмешалась моя мать, глядя в окно на клубящиеся облака, — если б Георг — ведь он еще так молод и лишен сейчас хороших советчиков — от кого-нибудь узнал, допустим, во время частной беседы, что может без опаски приехать и помириться с братом. Порой молодым людям необходим добрый совет. Им достаточно всего лишь намекнуть, что они свернули не туда, но еще успеют вернуться на ровную дорогу. Такой прекрасный молодой человек, как Георг, не должен сражаться за Ланкастеров и умирать с красной розой на шлеме! Ему следует быть заодно со своей семьей, со своими братьями, которые его любят.
Мать остановилась, давая Сесилии возможность хорошенько проникнуться этой идеей. Я была в восторге: со своей задачей моя мать справлялась просто блестяще!
— Если бы кто-то мог передать вашему мальчику, — продолжила она, — что его ждут дома, что вы с радостью примете назад своего блудного сына! Тогда братья Йорки снова смогли бы объединиться, и Йорк воевал бы на стороне Йорка, а сам Георг при этом ничего не потерял бы, оставшись по-прежнему братом английского короля и герцогом Кларенсом. Да и мы приложили бы все усилия, чтобы Эдуард полностью восстановил Георга в правах. Вот в чем его будущее. Но если он пойдет иным путем — кем его тогда будут считать? — Моя мать замолкла, словно пытаясь понять, кем же тогда станут считать любимого сынка герцогини Сесилии, и наконец отыскала нужные слова: — Полным ничтожеством!
Герцогиня Сесилия резко встала, моя мать спокойно поднялась. А я продолжала сидеть, улыбаясь своей свекрови и позволяя ей сколько угодно возвышаться предо мною.
— С вами всегда так приятно говорить, — сказала Сесилия дрожащим от гнева голосом.
Только теперь встала и я. Положив руку на свой выпирающий живот, я подождала, пока она первой мне поклонится.
— И мне всегда так приятно говорить с вами, — любезно ответила я. — Доброго вам дня.