Белая королева для Наследника костей

Она смущенно краснеет, растерянно смотрит на меня, как будто рада даже помощи незнакомца. Милая, не красавица, но совершенно очаровательна естественной улыбкой и мягкими чертами лица. Травянисто-зеленые глаза — как у ребенка, да и фигурка примерно такая же, хоть и скрыта под объемным тяжелым плащом.

— Я… испугалась. Там были шаги и голоса.

Даже голос ей под стать — сладкий, мягкий, тихий. Совершенная противоположность тому, что всегда привлекает Рунна: в ней нет и капли сексуальности или страсти, зато с лихвой наивности. Наверняка она та еще мастерица говорить вещи невпопад и нести чушь.

Надо признать я заинтригован.

— Это просто комната под тобой, — недовольно огрызается Рунн. От его веселого настроения не остается и следа. — Здесь тебе ничто не угрожает, Эммер.

Она в нерешительности топчется на месте, отводит волосы — и я замечаю кончик острого уха в ее темно-красных волосах. Она — тенерожденная. Судя по светлой коже и едва заметному орнаменту на щеке — из первородных.

Понятия не имею, где и зачем ее нашел Рунн, но девчонка — настоящее сокровище.

— Ты не бросишь меня? — Эммер смотрит на моего брата с таким благоговением, словно он ее личный бог, наказание и спасение в одной ипостаси. — Как тогда…

— Нет, — не глядя на нее, отвечает Рунн. — И про «тогда» — забудь. А теперь — иди с глаз, и ради богов — прикройся волосами!

Она улыбается и даже как будто собирается исполнить приказ, но в последний момент как-то совсем нелепо путается в собственных ногах — и медленно оседает на пол. Рунн ловит ее за миг до падения, подхватывает на руки, прижимается щекой к ее щеке. Маска сползает с его, словно разрушенное заклятие, и моему взору открывается совершенно другой человек: тот, который паникует, боится, растерян перед лицом чего-то, что никак нельзя исправить с помощью кинжала или удавки.

Не говоря ни слова, брат стремительно уходит прочь, прижимая свою ношу словно наивысшее сокровище.

Кажется, я начинаю понимать, для чего ему я и почему он пойдет до конца, чтобы узнать ответ на свой вопрос. И все становится только хуже, ведь я, как и он, тоже не готов свернуть с пути. Потому что мне тоже есть кого терять.

— Только скажи… — шепчет мне на ухо Кэли, проходя мимо, как будто собралась выйти по нужде. — Есть множество способов, которые не причинят ему боли.

— Прочь, — шиплю в ответ. Почему она стала так раздражать? Почему я раньше не замечал этого вездесущего вторжения? Может именно в этом все и дело — слишком много попустительства без наказания?

Кэли пожимает плечами и исчезает.

Рунн появляется позже, когда я начинаю думать, что по какой-то причине он забыл о нашем разговоре. Но нет: брат возвращается еще более хмурым и потерянным, чем до ухода. Тяжело садиться за стол, залпом осушает кубок и наливает еще.

— Что с ней? — спрашиваю я. Мне в самом деле интересно.

— Хедарская метка.

— Как долго?

— Десять дней.

— Плохо.

На самом деле — хуже некуда. Одно из самых отвратительных проклятий, которое еще никому не удавалось снять. Понятия не имею, кому и чем насолила та святая наивность, но «наградить» ее смертельным проклятием все равно слишком жестоко.

— Мне нужен Ильдрис, — после еще одного жадного глотка говорит Рунн. — Для нее.

— Мне в самом деле очень жаль, но то, о чем ты говоришь — лишь миф. Не существует Чаши жизни, Рунн.

— Ты врешь, как всегда, — зло говорит он. — Снова думаешь только о себе. Ничегошеньки не меняется. А я, идиот, возомнил, будто ты изменился.

Да, я еще как изменился. Но все мои трансформации глубоко внутри: в костях и крови, их не увидеть.

— Киирис сказала, что ты можешь помочь.

— Грубо играешь, Рунн, слишком грубо. Думаешь, я растаю от одного ее имени? Ну да, мне чертовски больно, но это не отменяет того факта, что Ильдриса не существует. Можешь перекопать все снега Северных просторов — вперед! Но ты все равно ничего не найдешь.

— Мне не нужны снега, — сквозь зубы хрипит он, — только один треклятый склеп.

— Ну так ищи склеп. Уверен, у тебя все получится.

— Я тоже, мать твою, уверен, но у нее нет столько времени! — Он почти срывается на крик, обнажает свою боль.

Мне противно от себя самого. Противно за слабость, что выкорчевывает из меня остатки человечности. Но в этой войне мы с Рунном друг другу не товарищи. И не помощники. Мы — соперники, ведь то, что он ищет…

— Пожалуйста, Раслер, умоляю тебя. — В его светлых глазах столько боли, что она срывает с меня кожу. — Черт, проклятье! Это все из-за меня, понимаешь? Эммер умирает из-за меня, потому что это сраное проклятье предназначалось мне. И я ничего не могу сделать. Чаша жизни — моя единственная надежда хоть что-то исправить. Даже ты не можешь быть такой бездушной скотиной.

Я не бездушная скотина и конечно поплачусь за все это куда большим, чем он думает. Но на кону стоит слишком много. Ведь и мне есть кого терять.

— Мне правда жаль, Рунн.