Белая королева для Наследника костей

Возвращаюсь в комнату: все письма до сих пор на столе, равно как и письменные принадлежности. Накидываю на плечи одеяло, потому что одиночество после прогулки по спящему замку превратило меня в ледышку. Хорошо бы позвать слуг и приказать им развести огонь в камине, но я никого не хочу сейчас видеть. До утра не так уж много времени: полоска горизонта за окном уже покрылась туманом надвигающегося рассвета.

Ну и что писать?

— Все, что торчит в твоей голове, — услужливо подсказывает «она». — Что не дает уснуть, мучает. Напиши… обо мне.

Я просто притрагиваюсь смоченным в чернилах кончиком пера к пергаменту — а в следующую секунду вижу перед собой целую стопку исписанных листов. Буквы пляшут на строчках, и я вряд ли в состоянии разобрать, что написала. Но как ни странно, эта попытка выплеснуть тьму на бумагу приносит облегчение. В голове немного проясняется и «она» молчит.

Провожу взглядом по комнате, раздумывая, куда бы спрятать все это. Потом, когда немного успокоюсь, обязательно перечитаю. Сейчас мысли, хоть их стало значительно меньше, все еще слишком путаные.

Ясно одно — в спальне я не стану этого делать. Здесь наше с Раслером убежище, и мне противна сама мысль о том, чтобы оставить в его стенах испорченную частичку себя.

Погруженная в раздумья, не замечаю, как выхожу за дверь, бреду коридором, изредка отмечая снующих то тут, то там слуг. Сегодня они на удивление молчаливы, и как будто не замечают меня. Вероятно, вчерашняя демонстрация роли хозяйки не прошла зря: все заняты делами, которых я отсыпала буквально каждому.

Выхожу в заброшенный сад. Когда-то, когда я была еще совсем маленькой, мне нравилось проводить здесь дни напролет. Просто сидеть и слушать, как ветер играет листьями, шуршит ветками краснолистных древ, искать замысловатые символы на белой коре древних дубов.

Сейчас ничего этого нет, остались лишь сухие деревья и потрескавшиеся статуи. Одна из них привлекает мое внимание: дева с мечом, коронованная венком из обломков мечей. В основании под ней есть тайник — еще в детстве я хранила там свои сокровища, а позже — записки от Артура, которые он передавал с гонцами. Места лучше не придумаешь.

Присаживаюсь на корточки, нажимаю на чуть выступающую букву на табличке — и медная пластина отодвигается в сторону. Тяну ее дальше — и замираю, когда мне под ноги вываливается целый ворох пергаментов. Несколько десятков или даже сотня. И все исписаны тем же почерком.

Моим почерком.

Пальцы дрожат, когда я пытаюсь развернуть пергаменты и прочитать собственные каракули. Тщетно: буквы расползаются перед глазами, превращаются в пляшущих человечков, которые крадут смысл написанного, обещая мне еще один приступ паники.

Когда я писала все это? Почему ничего не помню? Почему боюсь читать?

Понятия не имею, сколько времени проходит прежде чем мне удается успокоится и справиться с бесконечным потоком мыслей. Я не могу их контролировать и с трудом понимаю лишь малую их часть. Теперь совершенно точно ясно, что я сильно не в порядке. И что все происходящее — какой-то замкнутый круг, по которому я бегаю в угоду чужой воле.

И я даже знаю, чьей.

Слезы моментально застывают на моем лице. Решительно смахиваю их, поднимаюсь на ноги. Мне нужно что-то сделать, чтобы больше не терять себя. Нужно найти способ обозначить реальность и сон, увидеть границу, за которую мне больше никогда не стоит переступать. Даже если Он будет использовать все свои уловки, чтобы заставить меня сделать это.

Я должна найти себя. Должна… вспомнить?

— Все у тебя перед носом, — вновь всплывает «ее» голос. Но на этот раз я ему почти рада. — Подсказок было так много. А твоего тюремщика нет рядом. Не правда ли, очень удобное время.

Я подбираю юбки, бреду в сторону двери, поднимаюсь по ступеням, вместе с шагами отматывая время назад. Мне нужно найти хотя бы одну зацепку. Нужно отыскать тот самый момент, когда я поняла, что не в ладу с собой. Когда моя реальность была безжалостно смешана, выжжена и испорчена, превратилась в никак не связанные между собой фрагменты.

Что это может быть?

Голова медленно закипает, словно оставленный без присмотра котелок на жарком огне. Я обхватываю ее ладонями, опасаясь, что она вот-вот треснет по швам.

Но вместо того, чтобы пытаться сосредоточиться на главном, все, о чем я могу думать — Раслер. Нет никакого сомнения, что все происходящее — его рук дело. Он единственный известный мне владелец силы, способной сотворить подобное. Он единственный, кто может быть и палачом, и спасителем для такой, как я.

Возможно ли, что мои чувства к нему — лишь морок, навеянный его волей? Призрачная дымка на моем воспаленном мозгу, завеса, которая служит лишь одной цели — мешать мне видеть?

Я ловлю за руку идущую навстречу служку, бормочу:

— Вели седлать коня. Живо…

— Но король велел… — слабо сопротивляется она.