Белая королева для Наследника костей

И, не дождавшись ответа, приближается ко мне. Ладонь брата такая большая, что запросто обхватывает мою шею. Сжимает, крадет воздух. В моих легких разгорается настоящий пожар. И мне мучительно приятно от того, что смерть настигнет меня от его руки. Не хочу в склеп, не хочу в камень. Не хочу умирать медленно и мучительно, хочу погаснуть быстро, как падающая звезда.

— Потому что ты — мой, — шепчу, улыбаясь в предсмертном вдохе.

— Моя сладкая Мьёль, — шепчет он и вместе с поцелуем вдыхает в меня жизнь. — Моя… Моя до самой смерти.

Мы иступлено целуемся. Сливаемся, как две змеи, которые вонзают друг в друга зубы, ходя по острой ядовитой грани порока.

— Будьте… прокляты… — на последнем вздохе хрипит Тора.

И подыхает, как падаль.

— Ты нарочно меня изводил, да? — злюсь я, царапая брата по груди. Инстинктивно хочу избавить его от одежды и пройтись пальцами по коже.

— Надеялся, что ты не выдержишь, — сверкая дымными глазами, признается он. И больно щипает меня за задницу. Прижимает так крепко, что я чувствую твердость в его штанах.

Я — Мьёль Грязная. И я наслаждаюсь каждым оттенком своей порочной любви.

Глава двадцать вторая: Мьёль

Логвар уезжает на войну — это все, что я помню о той весне.

Прошло чуть больше двух месяцев с тех пор, как мы открылись друг другу. Я думала, что станет легче, но судьба словно издевается над нами. Не случается и дня, чтобы нам удалось побыть наедине. У нас есть лишь одно наслаждение — безмолвные взгляды. Этого у нас не отнимут даже боги. Где бы мы ни были — мы не сводим друг с друга глаз. За столом во время ужина, в библиотеке, где отец время от времени вдалбливает в наши головы науку управления государством. Мы киваем, слушаем — и целуемся взглядами. Срываем друг с друга одежду.

А потом — война.

Я стою на крыльце, зябко потираю плечи и смотрю, как Логвар садиться на коня.

А уже через мгновение — я около него. Беру за холодную ладонь и прикладываю к своей щеке. Лащусь, словно кошка.

— Вернись ко мне, — умоляю шепотом.

— Даже если умру, — отвечает он твердо.

Мы знаем, что обнажаемся слишком сильно, но нам все равно. Мы никогда не обсуждали этого, но иногда молчание значит больше тысячи слов. Для нашей любви нет места среди этих снегов и льда. Здесь нас ждет лишь осуждение и презрение. И смерть.

— Люблю тебя, — шепчет он и пришпоривает коня.

Я еще долго стою посреди внутреннего двора. Застываю под гнетом одиночества. Заставляю сердце превратиться в лед. Так проще.

— Тебе пора замуж, — говорит мать у меня за спиной.

— Нет, — отвечаю я.

— Да, или, клянусь богами, я лично сожгу тебя за то, что ты с ним сотворила. Грязная девка!

Поворачиваюсь. Вижу, что она все понимает. Еще бы, ведь она — наша мать.

— Ты не посмеешь.

— Еще как посмею, — говорит она, и я знаю — посмеет, сделает.

Хочется выть от бессилия, от невозможности сделать так, чтобы она просто перестала существовать, исчезла с моего пути, как то бревно, которое не дает телеге двигаться дальше. Мы долго смотрим друг на друга, обмениваемся невысказанными угрозами. Мы — одна кровь, и нам не нужны язык и губы, чтобы выплеснуть накопленную злость и боль. Логвар — ее любимец, надежда и опора, солнце в окне, теплый луч в ненастье. В конце концов, в этом мы похожи как две капли воды — оба одержимы одним мужчиной, и наша любовь никак не укладывается в рамки «нормальности». Точно так же, как мать желает возвести его до небес, я желаю украсть его у мира, чтобы владеть им единолично.

— Веди себя смирно, Мьёль, и я не скажу отцу, что ты задумала, — шипит она прямо мне в лицо, и кислый запах изо рта заставляет меня поморщиться. — Я всегда знала, нужно было убить тебя сразу же, как ты появилась на свет.

— Чего уж мелочиться, мамочка, надо было сразу бросаться башкой вниз с башни, — отвечаю я, сожалея лишь о том, что слова не могут отравить. С удовольствием бы посмотрела, как она будет корчиться в муках от какой-то медленной отравы. — Ведь я — это то, что создало твое тело. И мои мысли — отражение твоей порочности.

Она отшатывается от меня, смотрит с ужасом и отвращением, но быстро берет себя в руки и, ни говоря ни слова, уходит.

А через две недели в замке появляется Артур.

Он — единственный сын лорда соседних обширных земель. Он чуть старше Логвара, но уже обременен животом, и в его волосах виднеются проплешины. От него воняет потом, а руки, которые он постоянно как будто не знает куда деть, пухлые, как подошедшее тесто. Меня мутит от одного его вида, выворачивает наизнанку от необходимости находиться рядом, проявлять радушие, пока наши родители ведут светский разговор.

Мать еще ничего не сказала, но я знаю — она выбрала этого урода для меня. Не малолетнего мальчишку, что был здесь три дня назад, и не сухого старого вдовца, уже идущего под руку с Костлявой. Она выбрала этого телка, потому что он сможет мучить меня.