Белая кошка

– Музыка сегодня громкая. Боюсь ребенка не услышать.

– Не волнуйся. Наверное, спит как… как младенец.

Улыбаюсь, хоть шутка и не очень. В темноте Мора выглядит непривычно. У меня мурашки по коже.

Она усаживается рядом со мной на ковер, поправляет халат и свешивает ноги между балясинами. Можно легко пересчитать выпирающие под фланелью позвонки.

– Я ухожу от Филипа.

Что он сделал с женой? Мора наверняка не знает, что над ней поработал мастер. Если заклятие любовное, то со временем оно изнашивается. Правда, иногда требуется не меньше полугода. Интересно знать, не навещала ли она маму в тюрьме? Спросить или лучше не надо? Мама не имеет права снимать перчатки, но ведь можно всегда проделать маленькую дырочку и на прощание коснуться собеседника.

– Я не знал.

– Совсем скоро. Но это секрет. Никому не скажешь?

Быстро киваю.

– А почему ты не внизу с остальными?

Пожимаю плечами:

– Младших братьев редко берут в игру.

На кухне полным ходом идет совещание. Слов не разобрать. Я болтаю не затыкаясь: не хочу, чтоб Мора услышала, что они говорят про нее.

– Врать ты совсем не умеешь. Филип умеет, а ты нет.

– Да ну? – оскорбленно вскидываюсь. – Я превосходно умею врать. Кого хочешь за пояс заткну.

– Врешь, – она улыбается. – А почему тебя назвали Кассель?

Сразила наповал.

– Мама любит странные имена. Папа хотел, чтобы первенца назвали в честь него – Филип. Зато уж потом она оттянулась на мне и Барроне. А Филипа, кстати, хотела назвать Джаспером.

– Ничего себе, – закатывает глаза Мора. – А может, в честь предков? Семейные традиции?

– Черт знает. Тут все покрыто мраком. Папа был светлокожий блондин, фамилию Шарп наверняка придумал, когда документы подделывал. А насчет мамы – дедуля утверждает, что его отец был индийским махараджей и продавал калькуттские снадобья в Америку. Может, и правда. Его фамилия Сингер, возможно, произошла от индийского «сингх».

– Он как-то рассказывал, что один из ваших предков был беглым рабом.

Интересно, а про Филипа Мора что думала, когда выходила замуж? В поездах со мной иногда кто-нибудь заговаривает на непонятном языке. Как будто с такой внешностью я их должен понимать. А я никогда не понимаю и расстраиваюсь.

– Ага. Но про махараджу лучше. Есть еще байка, что мы из ирокезов.

Мора смеется, и довольно громко. Интересно, услышали нас там, внизу? Но тон голосов не меняется.

– А он был мастером? Филип не любит об этом говорить.

– Прадедушка Сингер? Не знаю.

Наверняка Мора в курсе, что дед – мастер смерти. У него же на левой руке почерневшие культи вместо пальцев. Магия вызывает отдачу. Если ты мастер смерти – колдовство убивает часть тебя. Если повезет – палец, к примеру, отсыхает, а иногда легкое или сердце. Каждое проклятие работает над мастером. Так дедушка говорит.

– А ты всегда знал, что не можешь колдовать? Мама знала с самого начала?

– Нет. Она боялась, что в детстве мы случайно над кем-нибудь поработаем. Не торопила, говорила: все придет со временем.

Вспоминаю, как мама с первого взгляда вычисляла простачка, как учила нас мошенничать, и почти скучаю по ней.

– Я обычно воображал себя мастером. Однажды мне даже показалось, что я превратил муравья в соломинку, но Баррон сказал, что нарочно меня разыграл.

– Трансформация? – Мора улыбается, но как-то отстраненно.

– Если уж мечтать, так на полную катушку – воображать себя самым талантливым и редким мастером, правильно?

Она пожимает плечами.

– Раньше я думала, что из-за меня люди падают. Каждый раз, как сестренка обдирала коленку, я была уверена – из-за меня. А когда поняла, что нет, ревела от досады.

Мора смотрит на дверь детской.

– Филип не хочет, чтобы мы проверяли сына. Мне страшно. А если он кого-то поранит случайно? Если его отдачей покалечит? Так бы хоть знали наверняка.

Филип никогда не согласится на медицинскую проверку.

– Просто перчатки с него не снимай, пока не подрастет немного, чтобы попробовать колдовать.

На занятиях по физиологии учитель говорил: если кто-то без перчаток – риск огромный, считайте, у него ножи в руках.

– Все дети развиваются по-разному. Как мне понять, когда он достаточно подрастет? Но перчатки для малышей такие милые.

Внизу дедушка что-то втолковывает Баррону на повышенных тонах:

– В былые времена нас боялись! Теперь все не так.

Зевая, я поворачиваюсь к Море. Пусть хоть всю ночь решают, куда меня деть. Я все равно свое дельце обстряпаю и вернусь в школу.

– А ты правда слышишь музыку? Какую именно?

Уставившись на ковер, Мора улыбается во весь рот.

– Как будто ангелы выкрикивают мое имя.

Волна мурашек пробегает у меня по спине от этой фразы.

Глава четвертая