— Спасибо, братцы, — прервал их нестройный хор Бекешев. — Но маскируюсь я лучше вас — не спорьте. Вспомните, как в тылу на отдыхе вы на спор искали меня на опушке… Так и не нашли за двадцать минут. Проиграли вы мне тогда четверть хлебной… Не взял я с вас выигрыша — жалею теперь. Пригодилась бы водочка сегодня.
— Так не дожила б она, родимая, до сегодни, — рассмеялись его солдаты.
Когда до рассвета оставался час, он, вымазав лицо и руки сажей, вылез из окопа и мгновенно исчез. Ракеты помогали ему сориентироваться, и Бекешев быстро добрался до середины нейтральной полосы. Теперь надо было затаиться на весь день и увидеть логовище снайпера, куда тот должен прийти на рассвете. Бекешев заполз в воронку, сделал несколько точек обзора, наметил ножом желобок для стока мочи и приготовился к ожиданию. И вдруг при свете очередной ракеты увидел серые, под цвет земли, доски в тридцати-сорока метрах от себя. Под ними зияла черная пустота. «Вот оно, его логово», — возликовал Бекешев. Уж очень ему этого хотелось. Тут же остыл — такая удача только в сказках. Может, и не снайперская точка, даже скорее всего не она, но он-то может там спрятаться и оттуда понаблюдать. Не надо будет, скорчившись, лежать весь день, прованивая собственной мочой. Туда, туда! Встретить его там, если повезет…
Когда добрался до норы и ножом расковырял землю, чтобы влезть внутрь, рассвет уже забрезжил. Ужом втиснулся. Да! Это была позиция снайпера. Можно было встать почти в полный рост. Даже матрасик наличествовал! И на нем лежала саперная лопатка. Бекешев посмотрел в сторону русских окопов — великолепный обзор. Через полчаса все будет как на ладони. Он и сам бы мог с такой позиции спокойно и безнаказанно расстреливать забывших об осторожности. А вот и лаз, по которому он сюда добирается.
Штабс-капитан пополз по узкому тоннелю и очень скоро добрался до конца. Лаз выводил в мелкую балочку. На противоположном склоне чернело отверстие. Через него можно добраться до австрийских окопов — они должны быть совсем недалеко. Снайпер неплохо устроился! Даже днем можно без всякого риска вернуться к своим и отобедать. Сегодня он не отобедает! Бекешев заполз обратно, заложил обзорное отверстие, придав ему прежний вид, и начал лопаткой делать себе нишу, чтобы было где затаиться, когда австриец или венгр подползет к своему матрасику. Земля была сырой и легко поддавалась острому лезвию. Упавшие на землю комья притоптал. Снайпер не должен заметить приготовлений к горячему приему. Все готово… Положил лопатку на место, как она лежала. Теперь только ждать. Встал в нишу и застыл, мысленно перечитывая письма, которые приходили к нему почти каждый день. Писали родные, бывшие курсанты и Караев.
Павел и Ира практически переехали в город. Они с головой окунулись в работу по снабжению армии. Павел размещал военные заказы на небольших предприятиях.
Казалось бы, что для фронта могла сделать лавочка в которой десять-пятнадцать рабочих? Но таких «лавочек» в городе были десятки! А по всей России тысячи… Там ремонтировались и делались винтовки и пулеметы, отливались пули, шилось обмундирование… Где все это было в четырнадцатом, в пятнадцатом, когда солдаты лопатками дрались, ибо не было у них ни винтовок, ни патронов. Когда Бекешев вспоминал начало войны, он зубами скрипел от бессилия. Сейчас войска уже ощутили результаты работы Павла и тысяч ему подобных «земгусар». Бекешев поначалу не понимал, почему офицеры произносили это слово с явным презрением. Ведь эти люди хорошо делали свое дело! Потом дошло, что самый последний фронтовик считает себя важнее самой первой тыловой крысы.
Ира занялась санитарными поездами. Павел писал, что значительную часть доходов от хозяйства она вбухивает в медикаменты и санитарное оборудование и часто приходится сдерживать ее патриотические порывы. С оттенком гордости за жену он отмечал, что Ира оказалась толковее многих мужчин, которые больше занимались политическими интригами. Невестка писала мало, и когда приходило редкое письмо, он всегда вскрывал его первым, наверное зная, что в нем будут только слова о сыне и почти ни о чем другом. По письмам Дмитрий мог проследить, как растет его тезка. Холодом веяло от листочков за ее подписью. Ушла теплота писем первых лет. Да и почему должно быть иначе? Она ж его не любила, и Павел все время с ней. Не надо об Ире думать. Он может вызвать ее образ в памяти — как делал это не раз, но для этого надо побыть одному, что редко случается на фронте… Сейчас он один, но не то время и не то место.