Белая кость

Дмитрий знал, как заниматься любовью с женщинами. Как-то раз его одноклассник принес книжку под названием «Ужасы болгаро-турецкой войны», которую выкрал из родительской спальни. То были литографии порнографических рисунков, на которых изображались сцены группового и индивидуального изнасилования болгарок турецкими солдатами. Пацаны, найдя укромное местечко, жадно разглядывали картинки, хихикая над женщинами, лица которых были искажены невольным наслаждением, плачем или криком боли, и их голыми телами — на всех картинках не было ни одной мало-мальски одетой… Похотливые рожи турецких солдат и офицеров были зверскими или смеющимися, когда они овладевали женщинами в разных позах. Зрительная память у парня оказалась великолепной: он эти картинки видел всего пару раз, но и через много лет мог описать в деталях все, что там было нарисовано. Не только женские и мужские тела, но и обстановку крестьянского дома, где насиловали мать и двух ее дочерей, и трапезную женского монастыря, где происходило коллективное лишение невинности молодых монахинь. Кстати, воздействие той порнографии имело и свой положительный эффект: повзрослев, Дмитрий Платоныч совершенно перестал ею интересоваться, потому что ничего равного тем картинкам по выразительности и исполнительскому мастерству потом не встречал.

Хозяйка пансиона придерживалась строгих правил: любители покутить да пошуметь или привести женщину в жильцах не задерживались. Но Катюшу она держала, несмотря на ее вольное поведение. Горничная была аккуратна, быстра, исполнительна, и никто из постояльцев, включая их жен, на нее не жаловался. Девушка решительно отваживала тех любителей «клубнички», у которых была семья. Зато легко дарила свои милости одиноким мужчинам. Осенью, зимой и весной Катенька «гуляла». А летом приезжал сын хозяйки, и горничная поступала в его распоряжение. Старуха об этом знала, и такая ситуация ее устраивала. Пусть лучше Катенька, чем улица с красными фонарями, которой она страшилась, как страшатся всего того, о чем знают понаслышке только плохое. Хозяйка не задавала себе вопросов, как обходится сын в далекой столице, и не подсчитывала количество Катиных любовников за осеннезимний период. Горничная ни на что не претендовала, и всех все устраивало.

Катенька была в самом рассвете своей двадцатилетней миловидности: пампушка с голубыми глазками, колечками завитушек, что спиральками спускались по румяным щечкам. Красота таких женщин недолговечна, они быстро раздаются вширь, грузнеют, глазки, и без того маленькие, совсем пропадают под наплывом толстеющих щек, и девушка, как бы ощущая, что в скором будущем сполна испытает годы мужского небрежения, урывала от любовной жизни максимум возможного в ее положении.

Когда в столовой во время завтрака Дмитрий, скосив глаза на горничную, увидел, как недавно поселившийся офицер по-хозяйски положил руку на Катенькин зад и хорошо сжал, а та не возмутилась и продолжала расставлять чашки, будто и не было ничего, он вдруг остро позавидовал офицеру. Он и раньше пару раз видел, как тискают Катеньку, зажимая ее в темном коридоре, как нерешительно отпихивает она приставалу, и ее шепот: «Нельзя, сударь, что вы, что вы… зачем же здесь?» Но если до наступления «болезни» им двигало только любопытство ребенка, жаждущего подсмотреть запретное, то теперь у него возникло желание оказаться на месте офицера и тоже по-хозяйски положить руку на Катюшин задок.

Дима давно знал, что люди занимаются любовью не только потому, что любят. Человек идет на это по велению природы, и, хотя церковь осуждает грех, вызванный похотью, люди, порой истово верующие, ради утоления полового голода могут и душу заложить! Так и он чувствовал и жаждал завоевать расположение Катеньки. Плевать ему на все церковные запреты. На исповеди он об этом попу говорить не станет.

Его родители вложили большие деньги в реставрацию сельской церкви, искренне веровали в Бога, но к самим церковникам относились с заметным пренебрежением. Особенно ярко это проявилось в скандале с отлучением Льва Толстого. В их приходе поп не отличался большим умом и авторитета у крестьян не имел.

Первая атака Дмитрия, подобная кавалерийскому наскоку, потерпела полное фиаско. Когда, выбрав подходящий момент, он в темном углу перегородил дорогу девушке, она, не ожидая от шпингалета такой прыти, попробовала просто сдвинуть его в сторону. Но не тут-то было. Дмитрий уперся, и Катенька с тем же успехом могла пытаться сдвинуть валун с дороги. А пацан протянул руки к ее грудям и коснулся их. И тут до Катеньки дошло!

— Ах ты, щенок! Молоко на губах не обсохло, а туда же!.. Пошел вон, паскудник, пока я не рассердилась и не отшлепала тебя… Ишь!.. — полушепотом вскрикнула она и шлепнула его по рукам.

— Не ори, Катюша, — не испугался Дмитрий. Руки, конечно, убрал, но не отступил. — Нравишься ты мне… Что делать прикажешь?