Белая кость

Москвич Рогов высокий, широкоплечий, белозубый и синеглазый красавец-брюнет был отчислен из училища радиоэлектроники по недисциплинированности. Обладая  отличным чувством юмора, он был застрельщиком всевозможных подколов и веселых шуток в экипаже. Про таких говорят — за словом в карман не полезет. Мурманчанин же Проскурин такой же широкоплечий великан был белобрыс и немногословен. Его блинообразное, белесое лицо вряд ли можно было назвать привлекательным, но внимательный взгляд серых  глаз выдавал умную и сильную натуру. Командование корабля это также оценило, и в  экипаже, помимо должности старшины команды трюмных-машинистов поручило ему исполнять обязанности  строевого старшины. Различие специальностей и характеров не мешало Рогову и  Проскурину крепко сдружиться с первых же дней формирования экипажа. Они были практически неразлучны в свободное от подготовки время. Под крики болельщиков устраивали друг с другом различные соревнования: — кто больше подымет двухпудовую гирю, больше раз подтянется или продержит прямой угол, или, к примеру, «гнули подковы», определяя, чья рука сильнее. Вместе ходили в Кронштадт в увольнение. В общем, были неразлучны.

По трансляции объявили построение на обед. Капитан 3 ранга Кедров прохаживаясь по плацу, наблюдал, как строятся экипажи. Все выглядело вполне буднично, и ничто не предвещало каких-либо вводных. Все предвкушали сытный обед, а главное, следовавший за ним «адмиральский час». Через 5 минут, после того как матросы начали организованно и с аппетитом поглощать обед, на территорию части въехал кортеж из пяти легковых автомобилей и остановился у казармы. Из машин не спеша вышла группа адмиралов и старших офицеров во главе с главкомом — адмиралом флота  С.Г. Горшковым. Выбежавший на шум дежурный по казарме лейтенант поначалу растерялся, но, быстро собравшись, чеканя шаг, подошел к главкому и четко доложил, что личный состав на обеде, а он, лейтенант Соков докладывает за дежурного по бригаде, находящегося с личным составам на камбузе. Горшков выслушал доклад, поздоровался с лейтенантом за руку и, бросив на ходу: «Ладно, лейтенант, занимайтесь службой, а мы посмотрим, как живут подводники», не спеша, направился в казарму.

Матросы уже приступили ко второму блюду, когда взмыленный рассыльный, очумевший от обилия начальства и спринтерского бега, сбивчиво доложил Кедрову о случившемся.

Предчувствуя неладное, тот поспешил навстречу внезапной проверке, на ходу прикидывая, как доложить об этом комбригу, для которого этот визит — как снег на голову.

Прибыв в казарму и узнав от лейтенанта Сокова, что главком с проверяющими  находятся в его кубрике, Кедров вытер обильно вспотевший лоб и после секундного раздумья  двинулся  вперед,  как  Матросов  на амбразуру.

Размещались на берегу моряки стандартно, как и везде в ВМФ. Помещение искусственно делилось на  две половины. В одной стояли двухъярусные койки и тумбочки, в другой — столы и скамейки, для проведения занятий и политинформаций.

Когда Кедров зашел в кубрик, Горшков сидел на скамейке за столом. С ним, что-то обсуждая, беседовали два адмирала. Остальные проверяющие рассыпались по помещению, изучая качество заправки коек, содержимое тумбочек и развешенную по стенам «наглядную  агитацию».

Командир, как положено, подошел к главкому, представился и доложил. Горшков сдержанно поздоровался, не прерывая  разговора с адмиралами.

Прошло еще минут пять напряженного ожидания. Ситуация оставалась прежней. Вдруг  Кедрова пробил холодный пот, как говорится, от «киля и до клотика». До его слуха донесся нарастающий гул, — это был гул неуправляемой толпы. До него дошло, что строй отобедавших матросов, превратившись в неуправляемую толпу, со скоростью выпущенной стрелы устремился в казарму с общим желанием как можно быстрее упасть на койку. «Адмиральский час» ведь никто не отменял.

Горшков с проверяющими также настороженно прислушивались в ожидании. Шум нарастал. Толпа приближалась, и Кедров про  себя решил, что это конец. Светлые, можно сказать, и удачные годы службы на глазах превращались в черные пятна суровой действительности.

Гул оборвался с тяжелым ударом в дверь флотского прогара, открывающего проход. Первыми в кубрик, отталкивая друг друга, с гоготом ввалились наши «герои» — старшины: Рогов и Проскурин. Остальная толпа напирала сзади, но, узрев в  помещении  проверяющих, смолкла и откатилась. Закрыв дверь кубрика. Старшины, «срубив» ситуацию замерли и вытянулись перед главкомом. Тот молча в упор через очки рассматривал бравых старшин.

— Командир, твои орлы? — продолжая смотреть на старшин, спросил Горшков у Кедрова.

— Так точно, товарищ главнокомандующий.

Все присутствующие, казалось, обратились в слух. Даже в коридоре наступила звенящая тишина.

— Такие здоровые! Наверно спортсмены? — обращаясь, как бы к старшинам продолжал уточнять Горшков.

— Так точно! — услышали все молодцеватый ответ главстаршины Рогова.

— А чем занимаетесь? Боксом, борьбой или штангой? — не отставал дотошный  главком.