Белая ласточка

– А я тебе скажу. – Галка взяла его под локоть и пошла медленнее: чтобы успеть рассказать «до сосны». – Знаешь, у нас все колышки куда-то поисчезали. Вот пропадают да пропадают, как сквозь землю проваливаются! Мы вбиваем в почву-то, а потом приходим, а их нет…

Сверкало на кончиках веток, на иголках, на стеблях травы вокруг них, сиял в косом луче пар над просекой. Мухину туманило голову, наверно от испарений, от жара. «Про какие там еще колышки она говорит?.. Ах да, кто-то у них колышки вытаскивает… Какая-то нечистая сила».

– И в поле тоже… Мы их по всему полю искали, бегали-бегали.

Они дошли до сосны, где надо было прощаться.

– Ну, мне пора, – сказала Галка. – Ребята ждут.

И убежала.

Мухин еще раз встретился с Галей. Это было в субботу, через два дня. Он придумал предлог для своего появления в Редькино – пригласить Галю в клуб на танцы. Суббота же! Хотя танцевать Мухину не хотелось. Ему хотелось просто поболтать с ней. Побродить с ней по лесным дорожкам.

Не повезло на этот раз Мухину. Галя все была занята по хозяйству. То она исчезала в сарае, то мать звала ее в огород. И когда наконец они остались вдвоем во дворе на скамейке, мать крикнула с крыльца:

– Галка, к тебе твой архитектор пришел!

«Вот тебе и на, – подумал Мухин, – «твой», да еще «архитектор».

– Ну, в общем, ты как, пойдешь сегодня? – спросил он чужим, ненатуральным голосом.

– Ага. Я бы пошла. Да вот Володька пришел.

– Ну и что? – Мухин делал вид, что не сдается. – При чем тут Володька?

– Это парень мой. Он в архитектурном учится, на первом курсе, – она, как обычно, расширила глаза. – Обидится, если не пойду, мы с ним всегда по субботам ходим.

Она заметила, что Мухин молчит, и вытянутым пальцем дотронулась до его плеча.

– Ну, ты знаешь, это так… Он же не знал. А потом я с тобой пойду.

Мухин стал прощаться.

– Вот прямо завтра. Давай? – сказала Галя. – Или послезавтра.

Но ни завтра, ни послезавтра Галю увидеть Мухину не пришлось. Как назло, зарядили дожди. Практика у студентов временно прекратилась. Многие уехали, Галя тоже.

От нечего делать, на третий день Мухин пошел прогуляться по знакомым местам. Погода уже налаживалась, земля кое-где даже просохла. «После обеда, наверно, и студенты появятся», – подумал Мухин и стал внимательно поглядывать на песчаные обочины и себе под ноги. Ему вспомнились Галины «колышки».

И вдруг с удивлением он заметил, что вот уже третий день с того самого дня, как он попрощался с Галей, он совсем не думает ни о чем другом, кроме нее. Ни о своих делах, ни о подготовке в вуз, ни о Ларисе. Мысленно перед ним Галя стояла, по-сосновому свежая и крепкая, с начесанной гребешком каштановой челочкой. Галка, которая с удивлением глядит на него, Мухина, – «ишь ты, и ты тут!» – наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, которая моложе его, Мухина, на целые годы… Ну и Галка!..

«А что касается ее архитектора, это мы еще посмотрим!»

– Мальчишки, ау! – знакомый Ларисин голос разнесся за поворотом тропинки.

Трясогузка, скакавшая по тропке, мигом вспорхнула, как будто оклик ее спугнул. Поддавшись забаве, Оскар шумно хлопнул в ладоши: с куста сорвалась группа воробьев – дружно, как ружейная дробь. Рванули вбок и снова незримо засели в листве, как в засаде. «У, бандиты!» – шикнул на них, воробьишек, Мухин, ему было беспричинно весело.

– Сере-ожа! Ко мне!.. – звенел Ларисин голос.

Мухин дошел до опушки, откуда в глубь леса вела тропинка, и увидел впереди Ларису. Она шла по тропке и, часто наклоняясь, что-то собирала в небольшой мешок или рюкзак. Подбежал к ней старший ее малыш, четырехлетний Сережка, потянул за рюкзак в сторону. Вот они вышли на опушку, пошли по полю, по боковой проселочной дороге. Сережка тоже что-то искал и то и дело обрадованно подпрыгивал, взмахивал руками.

Мухину не хотелось присоединяться к семейству, занятому делом; он предвидел, что Лариса сразу его нагрузит кладью («О, Оскар!.. Подержи, Оскар! Захвати вот это, лапонька!»), а ему хотелось побродить одному. Он наблюдал издали…

Что же они такое собирают? Черт побери – колышки! Лариса выдергивала из мха на бугорках или прямо из земли вдоль обочины четырехугольные короткие деревяшки, вбитые по самую маковку, и аккуратно складывала их в рюкзак. «На растопку», – догадался Мухин. О том, что эти колышки и клинышки носят вполне производственное название «реперы» или «вешки», и о том, что они, очевидно, не случайно стали здесь «произрастать» в таком изобилии, хозяйственная Лариса, наверное, не догадывалась. Это знание ей было ни к чему. Она шла себе все дальше и выдергивала из земли колышки, как выдергивают морковь. На срезах стояли карандашные буквы и цифры. А рюкзак в Ларисиной руке заметно округлялся и тяжелел.

Но Оскар Мухин уже шагал обратно, по пути весело препирался с воробьями, подмигивал промелькнувшей белке, и очень метко носком ботинка подшибал с тропинки сухие шишки.

Клинический случай