Белая ласточка

— Слушай, пошли в кафе, — сказала Томка, — у меня трешка есть. Возьмем мороженое.

— Ага. И чего-нибудь еще, — сказала Света.

И они вошли в соседнее кафе. Там было людно: уже начинался обеденный час. За минуту до них в кафе заскочили два долговязых студента. Свои тубусы с чертежами они швырнули на свободный столик и, застолбив место, метнулись к очереди у стойки самообслуживания. Тома и Света, заняв столик, тоже встали в очередь. Студенты перед ними хватко набрасывали различные блюда себе на подносы.

— Чего-то мороженого не видно, — сказала Томка.

— А вон, крем-брюле, — откликнулась раздатчица, выкладывая на стойку железные вазочки с жемчужно-коричневатой массой. Девушки разочарованно переглянулись. На всех углах торговали мороженым, а здесь, как назло, нормального мороженого не было, какое-то крем-брюле. Очередь подвинулась, студент впереди быстро перечислял кассирше:

— Все в квадрате: суп, салат, люля, брюля...

— Три сорок, — объявила кассирша.

— О-ля-ля! — присвистнул студент. — Ладно, обойдемся без брюли! — Он обернулся к товарищу: — Витек, суй мороженое обратно.

— Бедные студенты, — нарочито громко заметила Тома и вздохнула: — Не тянут на повышенную. Свет, угостим их мороженым, что ли?

— Ишь, какие бойкие девчушки, — студент с удивлением глянул на Томку. — От горшка два вершка, а уже кадрятся.

Томка хихикнула, великосветски подняла брови и была, видимо, польщена этим «кадрятся», которое по полному праву приняла только на свой счет.

Пока студенты рассчитывались у кассы, Томка покручивала бедрами, глазела по сторонам и весело болтала.

— Эх, житуха наступила! — говорила она. — Мои на курорт укатили, я одна теперь! — она передернула плечами, совсем как Джульетта Мазина в «Ночах Кабирии». Да и внешне Тома на нее походила: худенькая, беленькая и очень живая. Медлительная Светка возвышалась над ней по-лошадиному, на целую голову.

— И у меня все уехали, — промямлила она.

— И Гарик тоже? — спросила Тома и завертела головой во все стороны.

— Угу, — ответила Света.

Тома заходила иногда к ней уроки делать, но вместо уроков они всегда валяли дурака — все втроем, с Гариком вместе.

— Ха! — сказала Тома. — Теперь у тебя тишина, как в морге! Знаю я твоего братца, он вечно грохочет, как джинн, которого впихивают в бутылку из-под столичной, ха!

Она засмеялась. Свете тоже стало смешно. А Тома вдруг совсем затряслась от хохота и показала глазами куда-то в угол:

— Гляди, гляди, во!

За столиком в углу компания каких-то иностранцев сидела: до лоска черные, туго зачесанные волосы, белоснежные манжеты в запонках, скупой стол и шумное веселье вокруг одной бутылки. Белки глаз и зубы блистали в улыбках, особенно когда смуглые латиноамериканцы (так показалось Светке) поглядывали на девушек.

— Знаешь, Том, я лучше подожду тебя на улице, — сказала она.

Но Тома независимо передернула плечами:

— Ах, ах, застеснялась испанских мальчиков?

Потом они взяли мороженое и молочный коктейль и сели за свой столик. Тома пригладила челочку, покосилась на испанцев, и прошептала:

— Ха! Смотрят, будто в первый раз белую женщину увидели.

Она жеманно повела плечом, куда-то в пространство состроила глазки.

— Коктейль кислый, фу! — отозвалась Света. И, придвинув вазочку с мороженым, стала есть.

Тома деланно подняла брови, уставилась на нее.

— Во! — сказала она. И стала разглядывать подругу с таким интересом, будто это не Света ложечкой ест мороженое, а сидит факир и глотает шпагу.

— Чего ты? — смутилась Света.

Тамара глядела на нее все так же. Света перестала есть, сказала:

— Слушай, не смотри на меня так, когда ем.

— А чего? — спросила Тома.

Света буркнула:

— Подавиться можно.

Дома было до странности спокойно. Ни голоса маминого, непрерывно сверлящего, ни возни и стукотни Гарика — вечно он что-то паял, плющил, заколачивал, завинчивал. На этой почве у него часто бывали стычки с родителями... А сейчас так тихо! Словно ватой заволокла уши тишина. И это настолько хорошо показалось Свете, что она обрадовалась: сейчас можно делать все, что угодно. Ну вот хоть ложись на пол и ногами дрыгай, никто и слова не скажет! Это же здорово, это свобода! Освобождение!.. А от чего освобождение-то?

«От родительского ига, — подумала Света. — Да! Ведь мы с Гариком с самого раннего детства находимся под игом».

И она вспомнила, как в детстве не разрешали ей смотреть телевизор. Кроме детских передач. Однажды она спряталась за диван, ковриком накрылась, чтобы не заметили, и смотрела. Мама подумала, что коврик просто съехал с дивана на пол, подняла его и увидела дочь. Здорово Светке влетело тогда... Позднее ей не позволяли ходить в кино на фильмы «до шестнадцати». Но она все равно пробиралась на эти фильмы — через заднюю дверь, когда зал проветривали. Во время очередной такой вылазки ее поймала билетерша и отвела за руку к родителям. Опять попало! Впрочем, попадало-то ей довольно часто. Слишком много было родительских запретов. Со временем Света научилась их обходить. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет», — приговаривала она запомнившиеся слова из песенки.