Белая лебеда

Невысокий, но полный и даже грузноватый, с широким лицом, покрытым конопушками, Бондарин только на первый взгляд казался неповоротливым. В трудную ответственную минуту он умел собраться и принять правильное решение, быстро готовил данные для стрельбы, хорошо знал немецкий и, главное, сразу поладил с солдатами. Уже через месяц они считали его своим в батарее.

Я отвязал Пегую от сосны, осторожно, из-за ноющего бедра, взобрался в седло и потрусил к шоссе, видневшемуся между соснами. Песчаная почва была усеяна иглами и шишками, с мелких кустиков смотрели на меня синие цветы. Нетерпеливо пришпорив Пегую, я помчался по бровке шоссе, уже догадался, зачем меня вызывают в штаб. Усилием воли развеял неприятное чувство неизвестности… Ведь на войне никогда не знаешь, что с тобой случится в следующую минуту. Но этот вызов в штаб я связывал с тем томительным ожиданием, в которое все были погружены вот уже несколько дней. С любопытством разглядывая дома непривычной постройки, я въехал в деревню. В большом кирпичном доме под красной черепицей разыскал майора Демова.

— Притуляйся, техник-лейтенант. Давай уточним…

На столе была разложена большая карта. Зеленое поле пересекала длинная извивающаяся змея — река Одер.

Я достал из планшета свою карту и нанес изменения, какие произошли за последние сутки по данным полковой разведки. Майор весело посмотрел на меня и неожиданно крикнул:

— Голубев, остограммь!

В дверях появился молодцеватый старшина с аккуратными усиками. В руках он держал алюминиевую кружку и фляжку. Я выпил теплый спирт, утер губы тыльной стороной руки и вышел во двор, выложенный крупным булыжником, бодро вскочил на резвую кобылку и поехал сначала лесом, посмотреть, что в нем есть.

Значит, завтра…

Всюду в лесу притаились танки и пушки, машины-«амфибии», «студебекеры» с зачехленными брезентом рамами-«катюшами», длинные зеленые понтоны; в окопах, в палатках, а то и прямо на подостланных сосновых ветвях сидели и лежали солдаты, бодрые и справные; они смеялись над анекдотами и побасенками своего Василия Теркина, писали письма, брились, ели кашу и пришивали подворотнички.

Догадывались, что завтра начнется?

Час наступления приближался…

Предстояло форсировать последнюю реку… Но кто останется живым и отмеряет последние немецкие километры?

Мне почему-то вспомнилось, как вчера я радостно прикреплял еще по одной звездочке на погоны…

Я выбрался на шоссе. Сильнейший хвойный запах шибанул в нос… Быстрая весна на Одере переходила в лето. Уже изрядно припекало солнце.

Едва я поднялся на пригорок, как далеко в немецком тылу глухо гукнуло, через неуловимый промежуток времени послышался характерный чахающий звук подлетающего снаряда, и метрах в тридцати впереди меня раздался сильный взрыв, и в разные стороны разлетелись комья земли, над поверхностью появилось желто-белое облачко, которое тут же развеял ветерок. По шоссе как раз проходила колонна тяжело груженных машин, которые тотчас увеличили скорость и вышли из-под обстрела.

Неподалеку от пригорка две недели назад по-глупому погиб капитан Недогонов, вот так же возвращаясь из штаба.

Я вернулся на пригорок я поднес к глазам бинокль. В зыбком дрожащем мареве, из расплывчатой полосы горизонта, слабо выступил тонкий шпиль кирхи. Его не сразу и разглядишь. Там наблюдатель! Ну, погоди у меня!

Галопом доскакал до батареи и попросил старшину разыскать монтерские «кошки», которыми под Данцигом пользовался капитан Недогонов. Тогда я чуть со смеху не помер, увидев, как комбат, прицепив к ногам эти раскоряки, принялся карабкаться на высоченную сосну. Мало того, он еще и телефонный аппарат с собой прихватил. И выкурил-таки наблюдателя с городской ратуши, снес снарядом колокольню вместе с ним.

На дамбу, насыпанную посреди реки, я переправился с разведчиками и со своего наблюдательного пункта никакой кирхи не увидел на той стороне. Городок закрывал густой сосновый бор. Там, под кручей, зацепился наш второй батальон и, сколько немцы ни долбили этот «пятачок» снарядами и бомбами, полуоглохшие солдаты уже много дней отбивались изо всех сил.

На истерзанный «пятачок» я добрался на «амфибии», на которой везли обед.

С превеликим трудом взобравшись на верхушку сосны, я увидел кирху. В узком окне ее, похожем на бойницу, сверкнули стекла стереотрубы. Ага! Попался, Гансик!

Часа через два заработала телефонная связь, я подготовил данные и передал на батарею. Видел разрывы снарядов, делал поправки и только десятым снарядом накрыл колокольню. Но и немцы догадались, откуда корректируется стрельба, и обрушили на «пятачок» шквальный огонь. Я почти свалился с сосны и укрылся в окопе. Вот тут меня и шарахнуло…

Я провалился в черный туман. Сколько летел в бездну?.. Когда забрезжил свет? Медленно, очень медленно из темноты выступали неясные очертания предметов, непонятные фигуры, какие-то тени. Неожиданно надо мной склонилась сестричка Лиза. И я обрадовался, что узнал ее. Потом я заметил, что мы плыли по реке и вокруг я все видел, как в тумане.