Белая малина: Повести

Мы всласть наелись халвы и уалибаха. Уалибах даже остался. Потому и осталось, что досыта наелись. Вот обрадуется наш пес Хуыбырш. Когда-то он еще дождется такого лакомства! Говорят, собаки от ожидания стареют. Бедный наш пес, он и в самом деле здорово состарился. А каким ловким был прежде! Мимо него птица боялась пролететь. Теперь же и тявкнуть лишний раз не заставишь. Я бросил ему куски пирога. Он посмотрел кисло, через силу поднялся. А прежде, бывало, на лету хватал…

Когда здорово проголодаешься, кажется, так бы и набросился на еду! И все равно не наешься. А насытившись, думаешь, что никогда снова есть не захочется. Вот и теперь. Набили животы — на еду и не смотрим, хотя вон ее сколько осталось!

Вышли с Темирканом на улицу. Два дня назад напротив нашего дома поставили столб. Скоро протянут провода, и в каждом доме загорятся электрические лампочки. Одна Гуашша отказалась, и слышать об этом не хочет. Семьдесят два года, говорит, прожила без вашего света и дальше как-нибудь обойдусь. От него, говорит, достатка в доме не будет. Словно сейчас в их доме всего сверх головы! А, по-моему, это от скупости: на столб жалко тратиться и платить за электричество каждый месяц.

В нижнюю часть села свет уже провели. В правление колхоза, библиотеку, магазин. В библиотеке даже в коридоре лампочку повесили. Мальчишки сразу ее выкрутили, патрон поломали, и с потолка торчали оголенные провода. К двум прикасаться нельзя, но и один ударит, правда, не сильно.

Поговаривали, что в этом году ток ко всем не успеют провести. Гадацци заранее срубил свои тополя, чтоб пустить на столбы. И теперь пожалел: зря торопился. Но слухи не подтвердились, и Гадацци в один день все распродал. На три дома нужен один столб, люди покупали вскладчину. Когда нам ставили, то несколько веток спилили с белого тутовника: сказали, мешают проводам. А стало даже красивее.

Между пнями Гадацци посадил несколько саженцев, боится, что опередят. Он и на колхозную землю зарится. Везде успевает ухватить, только что-то не видно, чтоб жил лучше других. Скорее, наоборот…

Темиркан увидел Мадинат на крыше сарая и остановился как вкопанный. Прислонился к столбу и смотрит. Мадинат с матерью укладывали тыквы на камышовой кровле сарая. Полежат тыквы на осеннем солнце, прихватит их ночным холодком — еще вкуснее станут.

— Давай и мы свои сложим, — сказал я Темиркану.

А он все смотрел на Мадинат, будто не слышал меня.

Я потянул его за рукав:

— Или, может, тебе домой надо?

— Что мне дома делать, пойдем!

Во дворе я взял лестницу и потащил к сараю. Приставил к стене и говорю:

— Я наверх залезу, а ты подавай.

— Нет, давай наоборот.

— Мне все равно, — сказал я и подмигнул Темиркану. — Полезай ты.

Мадинат и отсюда видно, но с крыши, конечно, получше.

Вдвоем мы быстро управились. Мадинат с матерью тоже уложили свои тыквы. Я думал, она еще в огороде поработает, но Мадинат ушла в дом. Мы с Темирканом постояли на улице. Потом он пошел домой. Несколько раз обернулся. Может, надеялся увидеть Мадинат?..

XXI

Что-то затянулась осень. Уже и праздник урожая справили, а все еще тепло. Дзыцца наварила огромную кадку пива, все соседи перебывали у нас — и Бимболат, и Гажмат, и Куцык, пива же не убавилось, будто она бездонна, эта кадушка, которую поставили в холодке. Само изобилие исходит от Дзыцца, от ее рук. Ничего нет для нее тяжелее, чем сказать: «Больше нет». Она и нам не позволяет произносить этих слов. «Так говорить — и вправду ничего не будет! Говорите, что у нас еще много всего!»

Один Джетагаж еще не пробовал нашего пива. А тут встречает меня на улице:

— Вот бы сейчас кружечку вашего пива выпить! Дзылла его хорошо варит.

Я пригласил его в дом.

Джетагаж покачал головой:

— Нет, в дом я не пойду. Лучше сюда принеси.

Я вынес ему полную кружку. Джетагаж осушил ее в два глотка.

— Вот это да! — сказал он и с такой силой вытряхнул пену из кружки, словно разозлился на кого-то. — Вроде бы и у других пиво… Те же и ячмень, и солод, и хмель, а попробуешь — и перед Богом стыдно! На всякое дело нужен талант. Не зря говорят, что муж и жена одним топорищем мерены. Попроси Куцыка поставить плетень — смех и горе. И жена его такая, как он. Арака у нее никогда не удавалась, солить тоже не умеет, варенье сварит — вкуса не разберешь. И пиво не гуще кваса…

Мне было приятно, что наше пиво понравилось Джетагажу.

— Принести еще? — спросил я, забирая кружку.

Джетагаж прищурил веселые глаза:

— Что ты! Спасибо.

Джетагаж пошел дальше, а я отнес кружку, побродил по дому. Что делать одному по вечерам! Приготовишь уроки — и в клуб. Там все ребята собираются. Дзыцца меня отпускает: я уже не ребенок. За десятиклассником глаз не нужен. Дзыцца говорит только, чтоб допоздна не пропадал. Я обещаю, но всегда возвращаюсь, когда совсем-совсем стемнеет. Дзыцца не ложится, ждет меня. Приду, и она спрашивает:

— Ой, что же так поздно?

— Я самый первый ушел, — отвечаю. — А ребята еще остались.

Дзыцца успокаивается, накрывает на стол. Поужинав, я ложусь, и Дзыцца разбирает свою постель, не забыв перед сном проговорить слова молитвы: