Читаем Белая Мария полностью

Белая Мария

И он вернулся. Собирался остаться, но когда это случилось с теми евреями… Когда четверых евреев… Шестерых? Может, и шестерых, а еще поручика с мельницы, всего семеро… Словом, он уехал вместе со всеми, кто вернулся в город. Уехал в Лодзь, где поступил служить в органы. Работал тюремным врачом. Констатировал смерти. Сохранился протокол: приведен в исполнение приговор Сойчинскому Станиславу, сыну Михала[48].

Капеллан произнес слова религиозного утешения.

Прокурор зачитал приговор.

Командир расстрельного взвода привел приговор в исполнение.

Врач Кестенбаум Рафал констатировал смерть.

(Приговоренный до войны был учителем польского языка, во время войны — командиром батальона АК.)

Доктор недолго проработал в этой тюрьме. Он начал помогать заключенным — выносил малявы, связывался с родственниками («сообщил по телефону мужу осужденной Марты Зентара, что Зентара Марта шлет ему привет, а Зентара Марте устно сообщил, что муж добивается для нее адвоката» — значится в рапорте начальнику УБ).

Доктора выгнали и посадили под домашний арест.

После освобождения он уехал из Польши. Жил в Тель-Авиве.

Сын доктора Кестенбаума погибнет в одной из израильских войн. Тело найти не удастся, дочь будет искать его сорок лет.

6. Мать Стеца

Нехорошие стали твориться дела, ох, нехорошие.

Бык взбесился и затоптал насмерть дочку хозяина.

Здоровый мужчина поранился гвоздем, руку пришлось отрезать.

Подковы над дверью перестали защищать.

Лошадь разбила голову владельцу.

Люди думали: это из-за евреев.

А ведь они им помогали, мать Тадека Стеца для них суп варила.

Люди говорили: с того света мстят, за Шиму и Шляму. Шима и Шляма убежали из эшелона, вернулись в город, кто-то их схватил… Кто-то просил: да отпусти ты этих евреев, — но их отвели в полицию. Люди говорили: за Зельманувну мстят, дочку керосинщика Зельмана. Ее тот, что был при лошадях, вышвырнул на улицу, ранним утром, полицейский выстрелил, она лежала на улице вся в крови.

Но мать Тадека Стеца варила суп.

В помещичьих угодьях был лагерь, мать Стеца приносила ведро с супом. Ставила его перед воротами, на следующий день пустое ведро забирала и ставила полное. Забирала пустые и приносила полные…

Они потом к ней приходили.

Говорили, Най приходил — тот, что до войны продавал лотерейные билеты.

Говорили, Ная видели возле пруда, около дома Стецов.

И парикмахера Хандштока.

А Стецувна[49] носила платья портнихе. Заграничные платья, из еврейских посылок, в переделку.

А Тадек Стец посадил сад. Заболел, продал сад, ездил в больницу на «химию». И евреи опять приехали. Проститься.

В состав помещичьих угодий входили рыбные пруды, земля и бывшее имение Станислава Понятовского[50], отца короля. Садовником служил владелец углового дома — того, где был галантерейный магазин.

Когда угодья перейдут к госхозу, владелец углового дома станет директором.

Когда госхозов уже не будет, сын директора займется экологией, а конкретно — вишневыми косточками. Будет извлекать их из вишен, мыть и сушить. И высушенные косточки целыми фурами отправлять в Голландию. Для матрасов и наматрасников. Твердовато, конечно, но это не беда, зато ровненько и красиво, и пролежней не образуется. Будет подумывать о гречишной лузге, она полезна при ревматизме, но ставку сделает на косточки.

7. Приговоры

Зельманувну застрелил полицейский Чесек, а Чесека застрелили аковцы, когда он был у любовницы в Демблине, на Старомейской. Брат Чесека тогда был в Освенциме. Вернулся, умер, лежат они рядом. Над братом надпись: «Узник концлагерей», а над Чесеком: «Трагически погиб».

Еврея, у которого ветром сорвало шапку, застрелил жандарм Петерсон. Высоченный был, под два метра, ходил в длинном кожаном черном пальто, всегда с собакой, немецкой овчаркой, тоже черной. Пес разорвал не одного еврея, но того, который вернулся за шапкой, застрелил лично Петерсон. Аковцы пять раз пытались его убить, удалось только на шестой, на дороге около прудов. Они в бричке ехали, жандарм и пес; ликвидировали обоих.

А фольксдойче Эдек, который любил стоять на шоссе, глядеть вокруг и стрелять, пережил войну. Его поймали и показывали с балкона милицейского участка. Люди говорили: «Эдека показывают», — и ездили в Демблин смотреть. Сколько-то лет спустя его видели в трамвае. Возможно, сбежал. А может, пригодился новой власти, потому что много чего знал. В общем, после трамвая никто больше Эдека не видел и ничего о нем не известно.