Белая мель

— Мам, она мне сказала, что ты — колхозница, а тятька кровь не проливал, и потому мне нельзя в пионерский лагерь. А я знаю, что у Витьки Хлыстова отец тоже не проливал кровь, а мамка у него заведует раймагом... Витьку записали...

— Я полы мою да навоз на ферме ворочаю — только и всего. А у Витьки у вашего мамка, поди, лопату в руках никогда не держивала. Что ей в навозе возиться — у нее товару в магазине пруд пруди...

Кто-то взошел на крыльцо. Шаги тяжелые, уверенные, сулящие тревогу. В колодину двери постучали тоже уверенно и властно.

— Да открыто, — сказала мамка и села на лавку.

Вошел милиционер — длинный, с желтым, как дыня, лицом. Лидка в ужасе прижала к себе покупки, попятилась к кровати, выронив на пол зеленые трусы. Все. Пришли. За ней это. Возьмут.

— Серафима Березина здесь живет? — спросил милиционер с порога, вынимая из кармана кителя ручку и блокнот.

— Дык, дык... Я это, — сказала мамка, заикаясь и выпучив глаза на милиционера.

— Где украденные половики? — рявкнул милиционер.

— К-какие... половики? — пытаясь улыбнуться, мамка скривила лицо.

— Ты, гражданка Березина, обмазывала саманом стены у Ступиной, так?

— Ага, — подтвердила мамка, прикрыв дрожавшие губы кончиками пальцев.

— Где половики? — теперь вкрадчиво спросил милиционер.

— Дык я не бра-ала...

На мамку напала икота, а Лидка с перепугу забилась в угол на кровати, загородилась подушкой.

— Т-так, значит. Год, число, месяц рождения?

— Ба-атюшки! — заголосила мамка, — Да я сроду но бывала в воровках... Да сроду чужого куска в рот не бирывала... Да нужны мне ее половики поганые, да пусть она ими подавится, а да пусть ей отольются мои слезоньки... Да пусть ей, курице толстозадой, молонья в крышу стукнет... У-у, гнида нерожалая!.. За что же она на меня-то тыкнула?.. Да ведь девка у меня осиротинится...

— Хватит! — милиционер бухнул кулаком по столу. — Где половики, сказывай!

— Дык, — осеклась мамка. — Господь с тобой, миленький...

— Граж-жданочка-а, не забывайтесь! Я вам не миленький...

Он встал и начал оглядывать все углы в избе. Слазил на полати, на печку, на Лидкин чердак и даже заглянул в стайку Маруськи, обшарил сенки и, вспотев, скомандовал:

— Собирайся!..

— На смерть так на смерть! — вдруг твердо сказала мамка, мстительно щуря карие большие глаза, и поднялась с лавки. — Доча, если не вернусь, иди к Герасиму:

— А-а-а! — взвыла Лидка.

— Не вой! И за мной не ходи. Чай, не на виселицу поведет... Корову подой, огурцы полей и натаскай свежей воды... Поняла?..

— Гражданочка Березина!..

— Иду, иду...

Мамка причесала гребенкой коротко подрезанные волосы и поцеловала Лидку. Ненадолго прижала ее к себе и быстро вышла. Лидка кинулась к окошку, заревела во весь голос. Мамка оглянулась, вымученно улыбнувшись, махнула Лидке рукой.

И осталась Лидка одна, С кошкой. Вспомнила, что не успела отдать мамке половину конфеты — бросилась догонять. Все же догнала. Мамка взяла конфету, тихо сказала:

— Иди домой! — и отвернулась, пошла.

Но домой, ясное дело, Лидку сейчас не загнать было веревкой. Вытянув шею, прячась, перебежками от палисадника до палисадника, она все же проводила мамку до КПЗ, подождала. Не вытерпев ожидания, она даже отважилась заглянуть в дверь. Там ходили милиционеры, и Лидка не рискнула переступить порог, кинулась обратно. И поплелась она к дому той же дорогой второй раз за сегодняшний день.

Надо было полить огурцы, наносить свежей воды в бочку, чтоб до завтра прогрелась, подоить Маруську и сдать молоко.

Вечером, управившись, Лидка пошла к Фишкиной матери. Разревелась, рассказала, что мамку арестовали. И попросила отпустить Фишку ночевать к ней, потому что одной боязно. Но не боязно было Лидке одной в своей избе — в ограде Маруська, а избе кошка Фекла, а страшилась Лидка, что снова придет милиционер, теперь за ней, Лидкой. Ведь они же вместе топтали саман с мамкой, вместе облепливали стены, а Лидка к тому же обломала цветы в палисаднике счетоводихи. Да еще вчера — вдруг дознаются, что они воровали сгущенку? Если бы вместе с мамкой посадили ее — тогда бы еще ничего, а то она знает, что маленьких куда-то увозят отдельно от взрослых, как Катьку за ту овцу. И каково ей тогда будет одной без Фишки, без Кольки, без Мани?

Фишкина мама дает им на дорогу по конфетке и по печенинке. Дома у Лидки они зажигают керосиновую лампу, забираются под тулуп на кровать и рассказывают всякие страшные истории, в которые сами же верят и пугаются. Потом является Колька, ведь ему все равно где спать!

— А я что-то нашел! — хвалится Колька.

— Клад? — спрашивает Лидка. — Где, а?

— Во! — Колька вынул руку из кармана штанов, подсел к ним на кровать. На его ладошке лежал темный от старости крестик.

— Ой, золотой! — ахнула Лидка. — Где нашел?

— В огороде... Это тебе — бери, — расщедрился Колька.

— Так он ведь золотой... А не жалко?

— Нет.

— Спасибо. — Лидка покраснела и вытащила из-под себя фуфайку. — Вот ложись на печку...

Пришла Палаша: