БЕЛАЯ МГЛА

За столом все уже были пьяны. Кто-то храпел, кто-то плакал, три пожилые женщины в черных платках убирали посуду со стола, когда в дом ввалились две замызганные молодые девицы и Егорыч, обвешанный сумками, как новогодняя елка. Иван сидел во главе стола и тоже находился в изрядном подпитии. Но в отличие от всех своих гостей, сразу заметил вновь прибывших. Он встал и, всматриваясь в девушек, пытался определить, кто из них его племяшка – Аленка. Видел он ее в последний раз так давно, что уж и не помнил когда. Было ей от силы 6 или 7 лет. Еще до школы. Потом уж брат перестал привозить дочь к матери на лето. К тому времени мать стала стареть, болеть, и ей было трудно ухаживать за ребенком. Тем более, что ребенок этот был совсем не приспособлен к тутошней жизни, одно слово – избалованное столичное дитя. Но очень переживала, что не может помочь сыну с невесткой, тем более, что они частенько бывали почти что в этих краях в экспедициях. Первое время они брали Аленку с собой, а потом стали отправлять то в лагерь, то к другой, московской бабушке, которая вдруг вспомнила, что у нее есть внучка, когда девочка подросла. Потом брата не стало, и Иван больше ничего не знал ни о невестке, ни о племяннице. Сам он был всегда занят на промысле. Другой работы в деревне не было. Каждую зиму уходил в тайгу, не до сантиментов. Своей семьи у него не было. С женой развелся, детей не нажил. Так и жил бобылем. Старость подкралась как-то очень быстро, и в последнее время частенько стал вспоминать маленькую белобрысую девочку, которая когда-то жила у его матери. Мать жила на заимке, в стороне от больших сел и деревень. Там и было-то всего четыре двора, а теперь и вовсе осталось два. Она до последнего своего дня жила там и наотрез отказывалась переехать к нему. У Ивана деревня была большая, и с городом сообщение имела. «Скорую» там вызвать или еще чего – все ж лучше, чем в глухой тайге с одним старым соседом. Архип, которого мать звала попросту – Петровичем уж совсем одряхлел, почти ослеп и оглох. Его что ль бросать не хотела? Тот тоже, как упрямый осел, не соглашался уехать из своей глухомани. Так и жили они там вдвоем. Теперь остался Петрович один. Интересно – согласится к нему переехать или опять упрется рогом и останется в своей глуши, один на один с тайгой? Каждую неделю Иван ездил к матери, привозил продукты, лекарства, которые она откладывала в сторонку и все травы свои заваривала. Работы у матери во дворе было много. Надо было и воды натаскать и дров наколоть, огородик небольшой обиходить. А зимой, так совсем лихо было – пока до нее доедешь, сто раз перекрестишься. Того гляди волки выйдут или медведь-шатун. Рысь частенько встречалась. Да что говорить, зимой в тайге пропасть – нечего делать. Он-то мужик тертый, и то, в последнее время это ему было уж в тягость. Стареть стал. Молодой был, зимой по полгода в тайге один зимовал. Чувствовал себя там, как у себя в избе, и зимой, и летом. А теперь случилось что ль что? Тяжко стало и страшно в одиночку. Вот и матери теперь нет. А Петровича надо уговорить, пусть у него век доживает.

– Здравствуйте, – сказала одна из девушек, которая больше походила на брата. Она была светловолосая и пухленькая.

– Алёнка, ты что ль? – спросил Иван, рассматривая девушку.

– Я. Не узнал, дядь Вань?

– Признал теперь. На брата смахиваешь. А по первости, как вошли, так не мог понять кто из вас моя племяшка.

– А это подруга моя, она со мной захотела поехать. Поддержать.

– Что ж, это хорошо. Да вы проходите, идите вон в другую комнатку, переоденьтесь, а то промокли все. А потом за стол. Бабушку помянуть надо. Не успели вы. Видать, позвонил я тебе поздно.

Когда девушки переоделись и сели к столу, одна из женщин поставила перед ними чистые тарелки, подвинула поближе к ним остатки еды и, улыбнувшись, сказала:

– Кушайте, детки. Проголодались, небось, горемычные. Егорыч нам рассказал, что вы по старой промысловой дороге к нам шли.

– Ну, помянем бабушку, – сказал дядька Иван, наливая по рюмкам водку, – царствие ей небесное, земля ей пухом…

– Земля ей пухом, – повторили обе девушки и проглотили горькую жидкость.

– Что ж бабке-то не писала? – укорил Алёну дядька.

– Так я и адреса не знала. Мама мне не сказала, а я ее не помню уж совсем.

– А бабушка-то переживала за тебя. В последние дни все просила, чтобы тебя вызвал, да не дождалась. Скучала она по тебе, страдала.

– Так не знала я! – заплакав, проговорила Алена. – Если бы не отчим! Мать совсем забыла об отце. Хорошо, что живу отдельно от них, мне бабушка квартиру оставила.

– Так выходит, что и другая твоя бабушка уж померла? – спросил Иван.

– Да. Два года назад. Тяжко мне было с матерью и отчимом жить. Не люблю я его. А мама в нем души не чает.

– Ну, выпьем еще по стопке, да отдыхайте, – сказал Иван. – Ты, не очень-то мать осуждай. Ей тоже счастья хочется. Вот я никому не нужен. Детей нет, жена ушла, в город уехала. Остался я один. А подвернулась бы хорошая добрая женщина, так и женился бы. Счастья все хотят.