Белая мышь

Пятьдесят. Этот юноша. Этот мальчик, которого просто так взял и убил какой-то оккупант с винтовкой, пришедший захватить и разрушить Старый квартал Марселя. Миг, когда потухли его глаза… Нэнси вышла на улицу и вернулась на базарную площадь, даже не посмотрев на труп. Она никогда его не забудет. Она отцепила велосипед от перил у фонтана, положила свёрток в плетёную корзинку и выкатила его с площади.

Выехав на набережную Средиземного моря, сверкающего под зимним небом, словно драгоценный камень, она сняла перчатку, наклонилась вперёд и провела ногтем с идеальным маникюром по краю газетной обертки, разрезав её, как ножом. В неё была завернута бутылка шампанского Krug 1928 года – именно его заказал Анри в Каннах в тот вечер, когда они познакомились. Нэнси перевернула свёрток надрезом вниз и поехала в фешенебельную часть города, где они с Анри жили с тех пор, как началась война. Шок от только что увиденной смерти молодого человека начинал сходить. Она подняла лицо к небу и подставила его прохладному бризу. Будь прокляты немцы. А раз они повесили на Белую Мышь ценник в сто тысяч франков, значит, она на правильном пути. Столько на чёрном рынке стоят сто бутылок отличного шампанского. За это она бы, пожалуй, выпила, но сейчас нужно ехать домой и одеваться к собственной свадьбе.

2

Из окна гардеробной Анри Фиокка увидел идущую к крыльцу Нэнси. У него сразу отлегло от сердца, и он ощутил знакомую смесь удивления, страха и злости. Даже в день их свадьбы ей понадобилось ехать на задание. Что она везла в этот раз – письма для Сопротивления, поддельные документы для очередного беженца, которому не терпится покинуть Францию, радиодетали для ячеек Сопротивления в Марселе, Каннах, Тулузе? Нэнси всегда куда-то ехала, рискуя жизнью, передавая деньги или сообщения малознакомым людям. Как он это ненавидел. Шаткая, непродуманная система сети Сопротивления вынуждала её доверять незнакомцам сейчас, когда и собственным родственникам доверять нельзя. Анри был патриотом – он, как и Нэнси, ненавидел немцев до белого каления и делил своё богатство и свой стол с любым, кто действовал против врага. Но он от всего сердца молил бога, чтобы ему не пришлось делить с ними жену. Она, казалось, лишена страха с рождения, но Анри это чувство знал. Оно пришло вместе с любовью к ней.

Когда она вошла в дом, он приложил ладонь к окну и шёпотом произнёс её имя. Эта девушка ворвалась в его жизнь, как метеор, и принесла с собой свет, настоящее волшебство и хаос. Он влюбился в неё сразу – без остатка, в первый же вечер, словно бросился с обрыва в леденящие объятия океана, но он не до конца понимал, что нужно от него ей. Он был намного старше, и его жизнь – при всей её роскоши – была намного скучнее её жизни. Через год он понял, что его деньги её не интересуют. Вернее, она тратила их с искренним наслаждением – таким же, с которым погружалась в очередное удовольствие, но она это делала с какой-то детской радостью. Со временем он узнал о несчастливом детстве Нэнси и о том, как в шестнадцать лет она сбежала из Австралии в Америку, а затем в Лондон. О том, что её отчаянное желание отгородиться целым океаном или половиной мира от этого несчастливого детства нашло отражение в животной жажде удовольствий и ярой самодостаточности. Ещё через год Анри понял, что даже Нэнси время от времени нуждается в опоре, и она выбрала его.

Она выбрала его! Это знание наполняло его гордостью.

Сегодня вечером он назовёт её своей женой. Он знал, что даже после свадьбы она продолжит опустошать его кошелёк и безумно рисковать на благо Сопротивления. У него не было иллюзий на этот счёт, но сегодня – хотя бы сегодня вечером – он будет знать, где она. Будет знать, что она принадлежит ему.

– Возможно, мне стоит поговорить с Нэнси, – услышал он за спиной гнусавый голос. – Если она даже в день собственной свадьбы не может вовремя явиться на укладку, может, она и замуж-то выходить не хочет.

Анри оглянулся. На краешке кровати, словно старая цапля, сидела его сестра. В молодости она была симпатичной, несмотря на вытянутое лицо и тонкие губы, но каким-то образом, даже со всем своим богатством, она умудрилась озлобиться, и это, как он считал, её изуродовало. Когда он сказал, что уходит наверх одеться, она заявила, что пойдёт с ним, полная решимости сделать последнюю попытку уговорить его отменить свадьбу.

– Если хочешь, можешь попробовать, Габриэль, но она тебя просто прогонит с глаз долой. Помни – её не связывают рамки братской любви. Это я не выставлю тебя из комнаты, а она – да.

Габриэль проигнорировала этот столь явный намёк и продолжила говорить писклявым комариным голоском:

– Должна признать, она ругается на французском, как матрос на побывке. Где она научилась таким словам, Анри? Это же омерзительно!

Анри улыбнулся. Слушать, как Нэнси сыплет проклятиями на неродном для неё языке, было для него одним из величайших удовольствий.

– Она прирождённый филолог, Габриэль.

– Вздор! Она ещё и бесприданница! И отказывается принять католичество! Она хотя бы верит в бога?

– Очень сомневаюсь.