Белая нить

— Вы опоздали, — разлился в ушах Олеандра бархатный голос, на корню перерезавший размышления.

Аспарагус схватил его за локоть и подтащил к трону, после чего приложил ладони к губам и прокричал:

— Потомок первозданных дриад Примулины и Акантостахиса, единственный сын и наследник Антуриума Олеандр готов оказать нам честь и избрать хранителя для захоронения павших.

Дриады заторопились. Послания со словами, которые они не успели сказать павшим при жизни, пристроились за лозами и листьями, овившими тела. Переминаться было глупо, поэтому Олеандр подплелся к Гинуре, который протянул ему корзинку. На выстланном шелком дне покоились плоды тэрго, пухлые и алые, с крестовой веточкой. Из них торчали скрученные листья.

От одного листка, табачного, исходил горьковатый запах, какой обычно исходил из курильницы отца.

Этот лист Олеандр и подхватил. Развернул. Прочитал имя.

— Драцена! — И нашел взглядом хранительницу. — Это не так-то просто, сознаешь? У тебя швы свежие.

Взоры присутствующих разом устремились к Драцене, а взор Аспарагуса — через плечо Олеандра к листку.

— Драцена? — прокричал кто-то из воинов. — Серьезно? Гляди, милочка, запутаешься в ритуале. Вот потеха-то будет!

Собратья по оружию поддержали его дружным гоготанием. Драцена вспыхнула до кончиков ушей. Но глаз не опустила, плеч не понурила — в отличие от ума, выдержки ей было не занимать. Нетрудно представить, сколь паршиво она чувствовала себя в окружении Стальных воинов.

— Уверена? — Олеандр пересчитал пальцами серьги в ухе. Хранительница смотрела на него с мольбой, будто за последнюю надежду цеплялась. — Хорошо! Приступаем!

Одной простой истине научил его сегодняшний день: цветок может подвять. Но не иссохнет, ежели к сроку подлить в горшок живительной влаги.

***

Часть златоцветов потухла. Другие высветили близ трона широкий круг, в который ступили Олеандр и Драцена. Два горящих зеленью магических шара уже висели в воздухе, разрастались все пуще и пуще. Нити света выстреливали из них, облизывали уложенные рядом тела. Цепляясь свободными концами за корни, лозы расползались по земле кружевом. Они подхватывали свертки с телами. Возносили их над площадью и прижимали к Древу.

Никогда прежде Олеандр не хоронил павших. Ведал, что нужно делать. Ведал и делал, но руки предательски тряслись. Поди удержи столько чар! А меньше нельзя было сотворить — не хватило бы для ритуала.

Олеандр глянул на Драцену. По виску её скатилась капля пота, когда она собралась с силами и направила один из шаров к Древу. Шар со свистом распорол воздух. Впечатался в ствол, облепленный телами.

И Древо ожило. Замахало ветвями, осыпая листву. Олеандр отдал мысленный приказ, и второй шар ринулся к цели. Врезался в ствол столь быстро, что выпал из поля зрения.

Глухой звук, похожий на уханье, прокатился по округе. Вздрогнуло Древо, оповещая, что зов принят. Растеклось по кроне зеленое свечение, от сияния которого бросило в дрожь. Чарами Драцена придерживала свертки, а Олеандр помогал умершим сгинуть в древесной толще.

Всё. Теперь Древо само справится. Спустит умерших под землю. И увековечит их силуэты в корнях.

***

Дриады чуть потоптались и начали расходиться, пугая друг друга выдумками о выродках, судных листах и захвате власти. Уставший и вспотевший с ног до головы, Олеандр многозначительно посмотрел на Аспарагуса. Тот пригладил усы указательным пальцем и кивнул, даруя согласие на беседу.

Они нырнули под вздыбившийся корень. Потом ступили на сук, который растянулся по земле откосом, и скоро очутились на ветви Древа, где легко уместился бы ряд хозяйственных построек.

В воздухе полоснуло зеленью чар, и листва вокруг сомкнулась, глуша назойливое кудахтанье со двора.

— Мне нужна правда, — произнес Олеандр, когда глаза привыкли к полумраку. И добавил: — Уверен, что нас не услышат?

— Не услышат, — отозвался Аспарагус. — Ежели я того не пожелаю.

Что бы ни значило это высокомерное утверждение, Олеандр не искал грызни, потому пропустил его мимо ушей.

— Наверное, — проговорил он, понизив голос до шепота, — даже тебе под силу понять, что переломы костей не срастаются по дуновению ветра, а ожоги нельзя стереть с кожи тряпкой.

— Ну разумеется, — скучающим тоном вымолвил Аспарагус. — Зато оскверненные ядом языки отсекаются на раз-два. Один росчерк лезвия — и существо избавлено от недуга. Ежели желаете, я с радостью окажу вам столь пустяковую услугу. Одной немощью станет меньше. — На его губах заиграла улыбка. — Хотя… Постойте-ка. От прочих вы уже избавились. Видно, мне следует навестить лекаря и проверить остроту зрения. На моих глазах наследник клана угодил под удар мойры, а я и не заметил, что позже он очнулся без единой царапины. Каков я слепец, а!

От потрясения Олеандр потерял дар речи. Мысли понеслись галопом во всех направлениях сразу, и следующие слова архихранителя нисколько не содействовали тому, чтобы загнать их в стойло:

— …Истинно. Ведаю я, чьей волею ваше наследное величие исцелилось. Эта крылатая девчонка…