Белая ночь в окне

В далеком просвете зеленого коридора между берегами, на повороте, клубится над рекою туман. Позади, на холмах, меж невыкорчеванных пней, в глубоком покое стоят щитовые финские домики. Чудная ночь прошивает каждую улицу поселка, каждый просвет между домами, все вырисовывается четко; грани коньков у крыш видны даже лучше, чем при дневном свете.

В самом деле, разве это ночь? Разве можно спать в такую ночь? Да и то верно: к чему она? Прав этот чудак, прав. Была бы ночь черна, Владимиру легче было бы и с Дашей. Он тогда, пожалуй, еще постучался бы.

Человек уже докурил папиросу и сидел, положив бородку на багор, кинутый себе в колени.

— Наваждение, — подытожил он свои раздумья. — Совсем бесподобно! Но и неплохо, с другой стороны. Лесок плавить способно.

— Вы что, сплавщик? — спросил Владимир.

— Не-е, у брата я. Вроде в гостях, а вроде и по делу. Одежонки-то с собой, в лесу чтоб бродить, не захватил. Потянет меня ночью к речке, так я братнюю сгребу — и айда. — Он вздохнул. — Какое там сплавщик! Был конь, да изъездился.

— Сколько ж вам лет?

— Годы-то невелики, пятьдесят два всего.

— Война?

Владимир окинул глазами нескладную худую фигуру: руки, ноги на месте. «Легкие прострелены», — почему-то решил он.

— Война-то война, да не одна она, — вздохнул гость.

Смешно расспрашивать незнакомого человека. Так вот: ни с того, ни с сего. Да и зачем? Только бы он ушел скорее. Не мешал бы. Наверное, Даша уже одумалась и ждет. Не может того быть, чтобы ей не захотелось узнать, с чем он пришел к ней! А тут изволь беседовать.

Когда к Владимиру подошел странный гость, Даша ужаснулась, но совсем не по той причине, о которой думал Владимир.

«Боже мой! Все будто сговорились!» — воскликнула она.

Она говорила себе, что не хочет думать ни о Владимире, ни о его собеседнике, что у нее просто бессонница и стоит только лечь, как сон придет сам собой.

Даша рассуждала так, а сама с большим трудом сдерживала себя, чтобы не глядеть в окно.

В памяти всплыл прохладный вечерний борок, что стоял у озера на ее родине.

Да, они были в тот вечер, уже уходящий в ночь, в сосновом борке по-над озером. Борок — «Храм счастья», «Священная роща», «Оазис любви» — каких только названий не надавал ему Владимир! Они претили немножко своей шутливой пышностью, но это говорил Володя, и Даше было хорошо.

Он пришел на свидание чем-то взбудораженный и внутренне как бы отдаленный от нее. Такое с ним бывало уже не раз.

Будто невидимая холодная стена опускалась между ними, и тогда сквозь нее пытались пройти и не проходили искренние слова. Они затаивались глубоко около сердца. И появлялись вопросы, вроде: «Ты не скучал обо мне?» или «Какой чудесный вечер, правда?»

Даше было привычно брать на себя вину за ничем не вызванное с ее стороны отчуждение. Она робко гладила его щеку, стараясь пройтись пальцами по нежной коже около мочки уха — так он любил, — и молча жалась к нему. Холодная стена рушилась, единственные для них двоих слова находились.

И так делалось хорошо, словно совершалось таинство. Дороже этих минут Даша, кажется, ничего не знала.

В тот раз Даше надо было сказать ему кое-что важное. Но у него был «минор», как любил он говорить в такие минуты. Он ничего не заметил, и у нее пропало желание говорить о том, заветном. Она спросила:

— Володя, ты еще не видел сегодня маму?

Он только утром приехал из города.

— Маму? Нет.

— А ты не заметил, что мама обо всем догадывается?

— Неужели догадывается? — Он в изумлении посмотрел на Дашу, думая, очевидно, о чем-то своем.

— Да. Мне кажется, она меня насквозь видит. — Даше все еще хотелось пробиться к сердцу Владимира, чтобы он начал понимать ее.

— Ну, что она такое, твоя мама? Ты все преувеличиваешь!

— Она о нас... вместе думает. Вчера посмотрела на меня за ужином и спрашивает: «Где же вы, — говорит, — жить думаете, Дашенька?» Ты понимаешь? Мне хоть сквозь землю! Еще ничего, говорю, не знаем. «Что же он, — говорит, — твой-то, думает? — Это она про тебя. — Я согласна, мол, живите хоть у меня здесь. А дальше сами увидите».

— Где это здесь? — Владимир неприязненно сморщился, но глядел так, будто он ничего не понимает. — Где «здесь»?

— У нас, конечно!

— Дарюш, послушай, что я скажу... Садись вот сюда. — Он потащил ее за руку к берегу.

Нет, он совсем думает о другом. И дело тут не в его «миноре». Он просто далеко от нее. Как он не понимает, что с ней? Как он может не понимать, думать о своем, о другом, не о ней, не о них двоих?

Обида поднялась к горлу. Хотелось крикнуть, да только сглотнула судорожно. Но он и этого не заметил.

— Даша... Ты только послушай, что я скажу... Ты понимаешь, как я рад?! Да-ар-юш...

Владимир сжал ее плечи, стал целовать в щеки, в шею, в губы. Он и теперь еще не замечал, что она не отвечает ему.

Наконец Даша осторожно высвободилась. Чужим для себя голосом спросила:

— Чему же ты так рад, Володя?

— Во-первых, я рассчитался в Доме культуры.

— Почему?

— Ты же сама видишь. Кто меня здесь оценил? Только и слышишь: «Обухов туда, Обухов сюда...» Мотайся с концертами по району... А концертанты? Сплошь бездарь! Петушиные голоса! Я теперь в народном хоре...