Белая обезьяна, чёрный экран

Она была одета в чёрную вязаную шаль с кистями, накинутую поверх светлой блузки. На ногах — тёмные джинсы. Аккуратно собранные в высокий пучок седые волосы оттеняли темноватый, оливковый цвет её кожи. Уже много позже я обнаружил в архиве семьи В. фотографии времён её молодости; я не ошибся, Э. Д. тогда обладала своеобразной красотой: острые скулы, крупный нос и выпирающий подбородок с ямочкой придавали её внешности нечто хищное. А сейчас вся она словно высохла, и внимание притягивали глаза: тёмные, глубоко посаженные, — казалось, они светились на её худом морщинистом лице.

Э. Д. сидела в кресле с резными подлокотниками — точно такое же кресло было предоставлено в моё распоряжение. Она принимала меня в гостиной. Абажур освещал ту часть комнаты, где мы находились. Там же возле окна стоял дубовый стол с бурым сукном; на столе стопками лежали бумаги и книги. В левом углу стола, словно пришелец из другой галактики, стоял плоский монитор компьютера, перед ним — беспроводная клавиатура. Э. Д. проследила за моим взглядом.

— Эклектика, — с улыбкой сказала она. — Но что поделаешь. Время диктует обстановку.

Я перевёл взгляд на чёрно-белую фотографию, стоящую на полке большого старинного буфета, рядом с которым располагалось моё кресло. Фотография, судя по всему, была сделана в начале прошлого века. На меня смотрел человек в рясе, с длинной бородой и длинными волосами, зачёсанными назад и разделёнными прямым пробором. Я помнил, что прадед Э. Д. был священником.

— Ваш родственник? — спросил я.

Моя собеседница сначала не поняла меня, а потом поглядела на фотографию и рассмеялась. Поразительно, насколько молодо звучал её смех.

— Родственник? — она покачала головой, всё ещё улыбаясь. — Ну что ж, пусть будет родственник. Была бы счастлива, если б это было так.

Намного позже я понял причину её веселья. Когда узнал, что на полке стояло изображение Иоанна Кронштадтского.

— Как себя чувствуете после проделанной работы?

Ответил честно:

— По-разному. В целом — полегче. Но до сих пор не понимаю, что мне делать со своей жизнью.

— А чего вам не хватает, Юра? — спросила она. — Что вам нужно? Как сами считаете?

Я подумал и ответил:

— Уверенности. И покоя.

Она снова улыбнулась, пододвинула ко мне блюдечко с печеньем.

— А сейчас вам спокойно? Скажите как есть.

— Да.

— Можете запомнить это состояние навсегда?

Я закрыл глаза и попробовал зафиксировать всё, что вижу: комнату, буфет, заварочный чайник. Открыл глаза и посмотрел на Э. Д.

— Могу. Но сейчас рядом вы. Когда вас не будет рядом, боюсь, я не сумею.

Э. Д. надела очки и пристально на меня посмотрела.

— Вы так хорошо запомнили самые травматичные моменты вашей жизни. Сумели описать их, передать состояние. Значит, и сегодняшнее ощущение вы тоже сможете запомнить.

Я хотел что-то возразить, но у меня не повернулся язык.

— Это насчёт покоя, — продолжала она. — А что касается чувства уверенности… Может, вам нужна вера, а не уверенность?

— Ну какая может быть вера, — сказал я устало. — Я агностик. В Бога не верю. Зато я верю вам как врачу.

Она вздохнула.

— А лучше если бы наоборот.

— Вы лишаете меня последней надежды.

Она сделала ладонью отрицающее движение.

— Нет. Верить тому, что говорят люди, следовать решениям, которые они принимают насчёт вашей жизни, — гибель. И я в этом смысле ничем не отличаюсь от тех, кто делал это с вами раньше. Ваша мама, ваш друг Андрей Николаевич или ваша жена. Потом, может быть, в этот ряд встанет и ваш сын. Все наши слова, все наши решения должны быть вами перепроверены и взвешены.

— На каких весах?

Возникла пауза. На стене в квартире Э. Д. висели, да и до сих пор висят, старые ходики с маятником. До сих пор слышу, как они отсчитывают секунды до её ответа.

— Стройте свои весы сами, — сказала она. — Или поставьте в своей душе нечто непоколебимое.

Мне показалось, что она опять говорит о Боге.

— Ничего нет окончательного, — ответил я. — Всё можно опровергнуть. И самое ужасное, нет никакого средства уйти от того, что меня ждёт.

— Ваша бывшая жена. У неё ведь тоже нет средства уйти от того, что её ждёт.

— А при чём тут моя бывшая жена?

— Её мать умерла от рака. Это ничуть не лучше Альцгеймера.

Я молчал. Потом выдавил из себя:

— Да. В их семье есть своя трагедия.

— А знаете, что означает слово «трагедия» на самом деле?

— «Песнь козлов»?

— Нет, это слово означает «жертва».

Задание 14. Какбох

(файл из папки домашнего компьютера «2020. Задания»)

1975 г.

Признаться, я никогда не боялся темноты. Темнота радовала меня, а яркие лампы раздражали, били по глазам. Особенно — люминесцентные светильники, которыми были оснащены все детские учреждения семидесятых-восьмидесятых годов. Их дребезжание утомляло меня. Читал я всегда в темноте, при свете настольной лампы, и быстро посадил зрение.