Белая обезьяна, чёрный экран

Я не понимал, при чём тут это. При чём тут обвинения и разборки.

Я даже закрыл глаза и потряс головой.

— Не понял, — сказал я. — Повтори.

Вика дёрнула ртом и села в апельсиновое сияние.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Отец заплатил, и я тебе больше ничего не должна. Так понятно?

— А раньше ты что, была должна мне?

— Сперва нет, — сказала Вика. — А потом да.

— И когда… — начал я, но во рту пересохло. Я встал, налил себе в стакан воды из графина и сделал глоток. Вода не шла в горло. — И когда ты мне стала вдруг что-то должна? — спросил я, глядя Вике в глаза.

— Точного дня не помню, — сказала она, словно бы подбирая слова. — Наверное, когда я поняла, что мы с тобой уже никакая не семья.

Сел, пододвинул к себе стакан. Потом отодвинул его.

— А кто мы тогда? — спросил я.

— Не знаю, — сказала Вика. — Кажется, просто соседи по квартире.

Я встал и прошёлся по кухне. Вдруг подумал о том, какая у нас на столе безобразная скатерть. Серо-зелёная, цвета блевотины. Почему я раньше не сообразил, на что она похожа? В жизни бы не сел здесь обедать.

— Долго думала, как тебе сказать, — произнесла Вика. — И вот, сказала. И ничего не случилось. Потолок не рухнул, ничего не взорвалось.

— Это ты верно… — ответил я. — Не рухнул.

Посмотрел на неё. Вика выглядела очень хорошо. Неровность её кожи с возрастом уже не бросалась в глаза, носогубные складки выглядели почти незаметно, зато был заметен небольшой пушок на родинке возле рта, такой знакомый пушок. Хорошо убранные и добротно прокрашенные волосы, теперь они были рыжие, как у Лёли. Ногти горели уверенным алым цветом.

— Ты себе кого-то нашла? — спросил я.

Вика вскинула брови.

— Считаешь меня потаскухой?

— Просто спросил.

— А ты не спрашивай «просто», — сказала она медленно. — Я после твоих поездок в Москву ничего у тебя не спрашивала.

Не отрываясь смотрел на неё, но она выдерживала мой взгляд без единого усилия. Вздохнула.

— Мы очень друг другу надоели, — произнесла она. — Мне так кажется.

— Почему ты об этом не поговорила со мной раньше? — спросил я.

Вика вертела стоящую на столе чашку, и мне почудилось, что от её пальцев во все стороны сыплются красноватые искры.

— Не была уверена.

Я усмехнулся.

— А сейчас уверена.

— Абсолютно.

— Ну ты и… штучка, — сказал я, со злостью глядя на неё. — А ребёнок?

— Вырастет — разберётся, — Вика невозмутимо поднялась со стула, и я понял, что разговор окончен. — Пока ты не съехал, мы можем по очереди спать на диване.

И добавила своим обычным тоном:

— Голодный? Мясо в холодильнике.

* * *

Я, конечно, съехал. На следующий день после нашего разговора сообщил жильцам, которым сдавал мамину однокомнатную, что им пора исчезнуть. Те подсуетились и освободили жилплощадь.

Поначалу я всё ещё думал, что Вика хочет меня проучить. Напугать. Воспитать, как воспитывают животных и маленьких детей. Но оказалось, она для себя всё давно решила.

— Такие вещи говорятся или один раз, или не говорятся вовсе, — твёрдо повторяла она. — Я хочу быть счастливой.

Если Вика ясно представляла, чего она хочет, то я разрывался между гордостью и отчаянием, слишком сильным, чтобы его скрывать.

— Храмцов, верни мамину картину, — однажды потребовала Вика. — Такую синюю, серебристую. Она всё равно тебе уже не нужна.

Но я не отдал.

Сашка ни о чём не спрашивал. Я обещал ему приходить по воскресеньям. Вика сказала, что это не обязательно. Я не стал спорить. Мы оба не стали ни с чем спорить.

Я переехал в мамину квартиру. Она уже не пахла нашей прежней жизнью — ни мамой, ни тем более Викой. Теперь все углы и половики благоухали метками кота недавно съехавших жильцов.

Бродил ночами по квартире, пил корвалол и таблетки от бессонницы. Побрызгал корвалолом углы в ванной и за шкафом, протёр камфарой деревянные поручни дивана. Купаж получился знатный, и через неделю я разобрал — а где не смог разобрать, там и разломал — мамину старую мебель и отволок её на помойку.

Моя восьмая беседа с Э. Д.

В тот раз Э. Д. снова не смогла принять меня в клинике. Она не распространялась, но было понятно, что у неё неладно со здоровьем. Я написал ей в письме номер своего телефона, и она перезвонила мне на следующий день. Сказала, что будет рада принять меня у себя дома.

Так я впервые попал в её квартиру, в место, которое в скором времени будет значить для меня очень много. Знаю, что психотерапевты часто ведут приём на дому, но в этом приглашении для меня присутствовал особый смысл.

Чай, разлитый в невесомые чашечки из костяного фарфора, жёлтый абажур с драконами и беседа, обычная, домашняя, — это, быть может, имело не менее целительный эффект, нежели все те недели, что я корпел над записями.

— Позвольте полюбопытствовать, чем закончилась история про Грачёвых? Я так и не поняла из вашего рассказа. Они развелись?

— Да. Но потом сошлись снова. Живут вместе до сих пор.

— Теперь понятно. Спасибо.