Читаем Белая обезьяна, чёрный экран полностью

Белая обезьяна, чёрный экран

Никогда её не обижу, вечно буду её оберегать. Хотел сказать ей об этом, но любая моя фраза казалась грузной и грубой, а всё, что я делал, было и того хуже.

— Скоро пойду, — произнесла она. — Дай сигарету.

И выпростала руку из одеяльного комка. Сигареты лежали на подоконнике.

— Ты раньше не курила.

— Раньше… — Лёля вдохнула дым. — Да ты меня раньше-то и не знал почти.

— Я тебя узнал, — я снова сказал глупость.

И добавил:

— Ты теперь свободная женщина, можешь ночевать где хочешь. Почему ты уходишь?

Лёля покачала головой.

— Это ты свободный мужчина. Хоть и женатый, правда. Женатый на моей собственной сестре! — сказала она, усмехнувшись, и добавила: — А я сотрудник фирмы.

— И что?

— И то, — Лёля покачала головой. — Нас контролируют, сволочи. Чуть ли не в постель заглядывают.

— Зачем им это нужно? Главное, чтобы вы хорошо работали.

Она закатила глаза.

— Корпоративная этика, тотальная открытость. Тебя и так уже заметил наш региональный менеджер. Спрашивал, не от конкурентов ли ты.

— Как всё запущено.

— В крупных корпорациях всегда так.

— Не жалеешь, что уехала из Питера?

Лёля вздохнула и снова поглядела на меня, не с насмешкой даже, а скорее с терпеливой усталостью.

— Ты спроси ещё, не жалею ли я, что ушла от мужа. Что бросила специальность.

— И спрошу.

— Не знаю.

Она помолчала.

— Ты ведь честно хотел?

Я кивнул. Она ткнула сигаретой в пепельницу.

— Я устала зарабатывать копейки. Я же так и не стала актрисой. Ради чего были мои мучения? — сказала она, глядя вниз, на освещённую фонарями аллею. — А с мужем у нас и так всё разваливалось. Зато сейчас у меня зарплата даже больше, чем у него.

Она повернулась ко мне, заглянула мне в глаза и насмешливо добавила:

— И больше, чем у тебя, кстати.

Я сокрушённо развёл руками. Одеяло, в которое я был замотан, упало на пол.

Мы засмеялись. Подняли одеяло.

— Не уходи так быстро. Сколько нам осталось?

— Наверное, час.

Я обнял мягкий комок, внутри которого пряталась моя Лёля, жёсткая, как железный сердечник.

— Ну вот и всё, что надо, — сказал я. — Больше ничего не надо.

И Лёля ткнулась носом мне в шею. Словно клюнула.

Просто обнимать её. Любые другие движения были уже напрасной тратой времени. Что успели, то успели.

— Когда у тебя свободные выходные?

— Не знаю.

— Напиши, я приеду снова.

— Хорошо, — буркнула она, и было понятно, что не напишет.

Краснеет ли она при встречах с клиентами, спрашивал я себя, но ни разу не задал ей такого вопроса. Строит из себя бизнес-леди, но сама всего лишь бесправная подчинённая, десятая спица в колеснице огромной торговой корпорации. И даже на встречи со мной у неё нет времени.

Я хотел попросить её, чтобы она показала мне фотографию сына. Потом решил, что это глупо, некорректно и вообще не вовремя. Она вот-вот встанет и уйдёт, какой сын, какая фотография?

— Расскажи мне, как ты живёшь в Москве.

— Ничего особенного. Москва и Москва.

Мне кажется, она уже засыпала, но, словно оловянный солдатик, держалась за единственную мысль — уходить, уходить. Несколько раз поглядела на часы.

Но пока время не кончилось, я её не отпускал.

А потом отпустил.

Смотрел, как Лёля натягивает колготки, рыбьим движением ныряет в длинную юбку. Мне хватало малого: просто на неё смотреть. Даже прикасаться было уже не обязательно.

Ушла.

Я оделся и, выждав десять минут, тоже вышел на улицу.

Было свежо, но ещё не промозгло. Я бы выпил чего-нибудь крепкого, однако в бар идти не хотелось, да и вряд ли он работал в полвторого ночи. А запастись спасительной бутылкой попросту забыл.

Я ходил туда-сюда по дорожкам, между бархатцами и долговязыми поздними розами. Лёлин запах выветривался из меня, тревога поднималась всё выше и выше. Я вдруг понял одну вещь. Лёля не сказала мне ничего, но только дурак бы не догадался.

Она развелась с мужем из-за меня. Из-за нашей встречи в прошлом году. Я вспоминал и ленинградские крыши, и мою первую поездку к родителям на дачу, и скандал на террасе… Всё это уже не играло никакой роли, но почему-то висело над нами, как своды Пиранезиевых тюрем, которым, кажется, нет и не будет конца. Я должен был сделать то же самое. Оставить всё, Вику, Сашку — и кинуться к ней. К моей Лёле. Тогда, год назад.

А сейчас всё ушло. Я не имею в виду просто встречу на один вечер — вот же доказательство, Лёля пришла, она лежала в моей, вернее — в гостиничной, койке. Я уверен, что прикати я к ней в Москву — всё повторится. Она пробудет со мной долгие три с половиной часа, с девяти до полпервого ночи. Но жить вместе мы уже не будем.

Я втянул в себя воздух — в нём были и запах вянущих цветов, и запах земли, и сырость недавно прошедшего лёгкого дождя. Всё это была Лёля.

Я написал ей эсэмэску, и она ответила. Смотрел на горящий экран и понимал, что заслужил всё, что имею. Крошки, недоеденные куски, надкушенные плоды. Клюй, воробей. Радуйся.