Белая птица

Она побледнела. Узкие ее глаза превратились в щелки, блестящие как лезвия.

— Как ты сказал?

— Пожалуйста…

Она оттолкнула его руки.

— Запью, закурю! Сойду на ближайшей станции.

Поднялась и с лязгом отодвинула дверь. Смерила его надменным взглядом.

— И это муж! И это Карачаев! Разведусь, разведусь… на законнейшем основании.

Он, беззвучно смеясь, смотрел на дверь. Старушки, комкая в руках платочки, переминались с ноги на ногу за спиной Анны. В их чистеньких личиках светилась решимость — лечь костьми за свои баулы.

Всю ночь Анна и Георгий простояли в коридоре у окна. Озябли, но не шли в свое купе. Они сторожили рассвет и сызранский мост.

Утро выдалось ленивое, туманное. Долго ехали по берегу, не видя за белесой пеленой реки. Внезапно туман поднялся, открылись сизые дали. Овальное пятно воды, похожее на лужу, а больше на каплю ртути, заблестело вдали, впереди поезда.

Поезд шел медленно; лужа скромно поблескивала в углу окна. Она словно отдалялась от глаза, потому что окно поднималось все выше и круче над землей и в нем открывалось все больше неба, воздуха и простора. Тучи клубились неподалеку, над крышами вагонов, блестящие полосы дождя висели внизу, под рельсовым полотном.

И вдруг вплотную мимо окна с тихим гулом проплыла черная железная балка. Анна отшатнулась, толкнув Георгия. Казалось, что балка сейчас влепит в лоб. Крупные головки заклепок сияли на ней, как сквозные дыры. Она мигнула и исчезла за рамой, и тотчас с гулом выплыла другая, еще мощней…

Анна приникла к стеклу. Мост! Громадный мост над далекой маленькой лужей. Он начинался за километр от нее…

Мерно мигали клепаные балки, наплывая сверху и снизу, наискосок, крест-накрест. И гудели, как шмели. Лужа пропала из виду. Быстро светлело. Пасмурное грязноватое небо стало стальным, потом слегка поголубело, потом налилось пронзительной слепящей синевой. А в нем неведомо откуда возникли странные жирные остроконечные черточки.

Что это? Парашюты? Но они слишком неподвижны… Колбаски аэростатов? Зачем они здесь? Анна присмотрелась, и небо внезапно опрокинулось на ее глазах, и она с изумлением поняла, что́ видела.

Эти черточки — баржи… Они не вверху, а далеко внизу, на большой просторной воде, которая уже не умещается в тесном вырезе окна. Следом и тучи обернулись в холмистый берег, а завесы дождя — в отвесные обрывы и скаты, и на берегу, будто выпрыгивая из земли, стали возникать один за другим краны, краны, краны.

Но вот берег с кранами уплыл назад. Река застыла неподвижно. Ни волны, ни ряби на ней не различишь. Скрылись и черточки барж, в утреннем свете как бы растаяла сама вода. Но Анна чувствовала: там русло, там стремя, вечное течение.

За стеклом коротко и дико посвистывал ветер. Поезд вздрагивал, как самолет, а другой берег не показывался. Повсюду была вода, и текла в душу волжская силища.

— Вот это ре…чка, — прошептала Анна.

— Вот это мост, — сказал Георгий. — Полтора километра… Тысяча восемьсот восьмидесятый год! Инженер Белелюбский.

— Почему это так… здорово?

— Потому что тут рыбу ловят.

— Послушай, — сказала она, отталкивая плечом его лицо, — ты можешь назвать свою самую сильную страсть?

— Могу, конечно: тщеславие. Дострою свой мост… лопну от спеси!

— Обещаешь?

— Эх, — негромко вскрикнул он, потому что поезд ускорил ход, мелькнула последняя балка, и грязно-серый земляной скат заслонил небо и воду.

Однако и в ту необыкновенную ночь и в то утро Георгий не обмолвился о «дальней дороге», о том, что вряд ли будет достраивать свой «мост», как будто он сам еще не знал и не думал об этом.

В Куйбышеве, в тоннеле, который вел с перрона на вокзальную площадь, их остановила рослая молодая женщина с рыжеватыми волосами и приветливым лицом:

— Здравствуйте. Это вы, конечно… Георгий. Анна. Так я и думала!

— Что такое? — проговорил Георгий. — Марина!

— Она самая. Я вас сразу узнала — по тому, как вы вели ее за руку. Это неподражаемо у вас, ей-богу.

Георгий поставил чемодан, обнял Марину Небыл и расцеловал в обе щеки. Анна и Марина тоже поцеловались, но заметно суше, углами губ.

Сели в трамвай, поехали на пристань. В городе было пыльно, жарко. Крутые улицы, которые вели к Волге, именовались здесь спусками. Они были выжжены солнцем добела. Сошли к берегу по множеству каменных лесенок, истертых до того, что с вещами приходилось идти боком. Марина и Георгий смеялись. Анна вприпрыжку бежала впереди, настороженно прислушиваясь к их смеху, но не оборачиваясь.

И вот — опять тишина, ширь и ветер. На сизой реке вспухала волна и словно открывались и закрывались бельма барашков. Противоположный берег, низкий, плоский, казался то синей, то желтой ниткой под тенью от облаков. Гудки буксиров тяжело, вяло отрывались от черных труб, а летели далеко, как на длинных крыльях. Эхо с той стороны не доносилось. На пристани, у береговой кромки плясали и чесались бортами и носами лодки.