Белая роза, Черный лес

Воспоминания о прежней жизни налетели, словно саранча. Каждое здание здесь о чем-то ей напоминало. Место, где раньше стоял дом, в котором последние пять лет жил отец, было совсем недалеко; Франка невольно замедлила шаги. Она вспомнила о том, кто лежал у нее в доме. Он ведь один из них, он служит коалиции, совершившей это преступление. Если бы она могла позволить себе забыть!

Франка подошла к магазину.

Немецкий народ уже почувствовал невзгоды войны. В первые ее дни прилавки в магазинах были столь же полны, как и до начала военных действий, однако весной сорок второго года начали вводить серьезные ограничения, и некоторые товары повседневного спроса стали роскошью.

От запаха свежего хлеба у Франки заурчало в животе. Она запаслась хлебом, сыром, вяленым мясом. На обратном пути предстояло идти в гору, поэтому пришлось обойтись без тяжелых продуктов – например, супа в жестяных банках, который позволил ей так долго протянуть в лесном домике. Набрав столько еды, сколько позволяли продовольственные карточки, Франка подошла к прилавку – расплатиться деньгами, оставшимися от отца.

Ей вспомнилось, как поверенный читал завещание. Он знал, что Франка сидела в тюрьме, и, хотя он ничего об этом не сказал, видимо, знал и почему. В глазах его читалось осуждение.

Когда Франка закончила покупки, было почти два часа. Отправляться в обратный путь на голодный желудок не стоило. У нее в запасе остались карточки, чтобы позавтракать, и как раз неподалеку имелось подходящее место.

В кафе стоял шумный говор и было накурено. В углу несколько солдат пили пиво и веселились. Франка села от них подальше и попросила себе шницель с картошкой и кофе. Минут через пять заказ принесли. Еда была восхитительная, и Франка расправилась с ней на одном дыхании. Из-за соседнего столика встал и ушел посетитель, оставив газету, – теперь было за что спрятаться. Она взяла ее и развернула, загородилась ото всех. Сплошные статьи про великого фюрера и отважных солдат, которые сражаются в России за будущее Германии. Франка скоро бросила читать, просто смотрела в газету. Она задумалась о пути домой, о незнакомце, ждавшем ее там, – и тут раздался голос:

– Франка Гербер?

Внутри у нее похолодело. Она опустила газету. В глаза бросилась черная гестаповская форма, а над ней лицо, которое Франка надеялась никогда больше не видеть. Даниэль Беркель.

Он сложил карты, компас, запасную одежду и документы обратно в рюкзак – все, как было, – и сидел на полу рядом с ним. До передней двери – шагов десять, до задней и того меньше. Из-под нее пробивалось белое снежное свечение дня. Одежда на нем никак не для улицы, а на сломанных ногах далеко не уйти. Правда, которую он с таким упрямством не желал признавать, развернулась во всей красе: не имея оружия, он целиком зависит от милости Франки Гербер или кто она там. Наверное, она говорит правду, и они находятся в горах. Или же нет. Переставляя ладони по полу, он кое-как подтащил себя к двери. Просто выглянуть из дверей можно и в пижаме. Опершись на левую ладонь, правой дотянулся до ручки. Рывком открыл дверь. Белое сияние залило глаза. Холод впился в голую грудь, а в ноги словно всадили ножи. Дверь выходила на площадку с дровами. А за ней густо стояли заснеженные деревья. Проклятие! Ничего больше не видно!

Он закрыл дверь. Прежде чем ползти обратно, перевел дыхание. От огня шел жар, и ему захотелось посидеть у камина.

Даже если город недалеко, это ничего не меняет. Как туда дойти на сломанных ногах? И доберись он туда живым, что до смешного неправдоподобно, его сразу же поместят в больницу. Тут и конец – и ему, и заданию. Только, скорее всего, он замерзнет еще по дороге – что с ним уже и случилось бы, не подбери его эта девица. Возможно, она не лжет, и бояться не нужно. Каковы шансы наткнуться на сочувствующего в стране, полной фанатиков? Доводилось ему смотреть документальные фильмы, где огромные толпы встречали овациями каждое слово Гитлера, махали флагами, били в барабаны. Казалось, всему народу промыли мозги, чтобы он видел в нацизме новую религию. Почему же еще немцы творят на оккупированных землях такие страшные дела? Как иначе смогли бы они создать столь беспощадную организацию, как гестапо? Инструктор в разведшколе говорил: «Не доверяйте никому». Еще говорил, что хороший немец – мертвый немец. Курсанты смеялись, но в его словах не усомнились. Все думали так же.

Увиденное за домом ни о чем не говорит. Следует удостовериться. Часы в прихожей пробили десять. Он двинулся вперед, переставляя руки и не обращая внимания на боль в ногах. Добрался до передней двери, повернул ручку, отполз в сторону, давая ей открыться. Его опять ослепило белое сияние. Неподалеку утопала в снегу машина.

Опираясь на пальцы, он приподнялся как можно выше. Насколько хватало глаз, кругом были одни деревья и снег. Никаких дорог. Никаких звуков. Никаких признаков жизни.