Белая роза, Черный лес

– Настоящие арийские дети, как раз такие, какие нужны родине. Конечно, когда они вырастут, война кончится, и они будут пожинать плоды наших усилий.

Франка не ответила. Ею овладело такое отчаянное желание бежать, скрыться, что едва хватило сил усидеть на месте.

– Хочешь, фотографию покажу?

– Конечно.

Беркель достал из кармана бумажник, вынул фотографию. Лицо у него потеплело – таким его Франка еще не видела.

– Скажи ведь, красавчики?

– Да.

– Ужасно их люблю. Плохо в моей работе то, что приходится мало бывать с семьей, но они всегда в моем сердце.

Беркель убрал фотографию в бумажник и достал из кармана серебряный портсигар. На нем были какие-то чужие инициалы. Он опять предложил сигарету; Франка отказалась. Уже много лет она не курила, и первая сигарета лишь усилила тошноту, которая то и дело в ней поднималась.

Беркель закурил, откинулся назад. Франка опять вспомнила о человеке в лесном домике.

– А ты так и не вышла замуж?

– Не вышла.

– Тебе сейчас двадцать шесть? У тебя есть все. Ты же не захочешь окончить свои дни старой девой? Время для деторождения уходит. Когда юность отцвела, ее уже не вернуть.

– Я помню, сколько мне лет, Даниэль.

– Я ничего такого не хотел сказать. Не хотел тебя обидеть. Ты даже красивей, чем раньше.

– Да все в порядке, Даниэль, спасибо тебе еще раз. – Франка не могла заставить себя смотреть ему в глаза.

– Ты уже подростком была очень хорошенькая. – Даниэль откинулся назад, завел руки за голову. – Да, как сейчас помню. Мне все мальчишки завидовали. Моя девушка – самая красивая во Фрайбурге. А я – самый счастливый парень. Что же у нас случилось? Ты так и не объяснила. Просто бросила меня.

Я увидела, кто ты на самом деле. Поняла, во что тебя превратили.

Франка не знала – притворяется ли он, хочет проверить ее искренность, или в самом деле не догадывается? До сих пор ничего не понял? Они расстались в тридцать шестом, когда ей было девятнадцать. Даниэль делал попытки ее вернуть, а она, хотя твердо отказалась с ним встречаться, старалась не отталкивать молодого человека слишком резко – боялась его растущей власти и влияния, как сотрудника гестапо.

В 1938 году в Ночь разбитых витрин, когда на улицах Фрайбурга и всех других городов Германии сверкали осколки стекла – от витрин магазинов, принадлежавших евреям, – а в ночном небе вставало зарево горящих синагог, Даниэль был среди погромщиков. В этой бойне государственного масштаба, государством же организованной, погибли тысячи людей, и Беркель оказался в числе вожаков; он и прочие негодяи вышвыривали из домов торговцев-евреев и жестоко их избивали. Та ночь открыла Франке глаза на то, чего добиваются для Германии нацисты. Она пересмотрела свои взгляды. Уехала из Фрайбурга – в основном чтобы не встречаться больше с Даниэлем. Даже с Фреди ради этого рассталась.

– Теперь-то все в прошлом, – сказала она. – А зачем нам цепляться за прошлое, когда у германского народа такое прекрасное будущее?

Беркель улыбался, но взгляд у него потемнел. Он сделал затяжку и продолжил:

– Разве тебе есть что скрывать? Расскажи мне все, и оставим прошлое позади, начнем сначала – как друзья. Если поселишься во Фрайбурге…

– Я не буду жить во Фрайбурге, уеду в Мюнхен, как только очистятся дороги.

Беркель опять затянулся. Подошла официантка, и он заказал пива. Франка уже места себе не находила.

– Ты кого-то встретила?

– Не в том дело. Мы с тобой были почти дети. Потом выросли, изменились.

– Многие из моих коллег – хорошие, верные ребята, преданные нашей стране и делу рейха, – в таком возрасте завели семью. А некоторые и раньше, и уже детей имели.

– Ну а нам иное выпало.

Официантка принесла пиво – за счет заведения, как обычно для гестаповцев. Беркель даже не поблагодарил; он подался вперед, внимательно глядя на Франку.

– А еще я слышал, у тебя была в Мюнхене интрижка с тем, с главным предателем. Вот какого отца ты нашла для своих детей?

Он пачкал память Ганса уже тем, что посмел о нем говорить. Франка с такой силой сжала под столом кулаки, что из-под ногтей чуть не брызнула кровь.

– Эта часть моей жизни позади. – Она едва сдерживала слезы. Не станет она перед ним плакать. Умрет, но не заплачет.

– Тебе повезло. Будь же благодарна агентам гестапо, схватившим его и остальных. И палачам скажи спасибо. Ты получила самый главный дар, какой может дать человеку государство: свободу. Тебя освободили от диких заблуждений, которые проповедовали эти преступники. И еще у судей хватило великодушия пощадить твою жизнь.

Франку ранило каждое слово. Благодарить судью, ее пощадившего? А ей столько раз хотелось умереть.

– Как подумаю, что бывают такие люди, меня прямо тошнит. – Слово «люди» он произнес как ругательство. – Одно утешает: они получили по заслугам и больше не будут манипулировать доверчивыми.

– Они, наверное, хотели как лучше для Германии, – едва слышно промолвила Франка.

Беркель покачал головой и отхлебнул добрый глоток пива.