Белая роза, Черный лес

Днем она включила радио. Дверь была закрыта, однако «капитан» наверняка слышал, какие передачи она ловит – запрещенные нацистским правительством. Будь он такой верноподданный патриот, давно бы возмутился. Ведь она нарушает закон, за такие вещи в тюрьму сажают.

Франка сидела в кресле-качалке, бессмысленно глядя в раскрытую книгу. Она пыталась убедить себя, что он тот, за кого себя выдает, но никак не забывались произнесенные им во сне слова. И был бы он из люфтваффе, пусть даже разведчик, попросил бы ее связаться с кем-нибудь в городе. Даже если он действительно не может сообщать гестапо о своем задании, должен же быть кто-то, кому следует доложить о ситуации. Кому-то наверняка интересно, жив он или нет. Франка отложила книгу и потерла глаза. Подбросила в камин несколько деревяшек и с полминуты смотрела, как их охватывает пламя. Похоже, выход оставался лишь один.

Когда Франка вошла в спальню, гость не спал, смотрел в потолок.

– Я должна рассказать вам о себе. Если вы тот, за кого себя выдаете, вы меня возненавидите, и следующая неделя или две, пока мы будем тут вдвоем, дадутся нам нелегко. И все-таки я расскажу. Надеюсь, тогда и вы признаетесь.

– Фройляйн, нет никакой нужды в пустых разговорах. Чем меньше мы друг про друга знаем, тем лучше. Я очень благодарен за вашу заботу, но не могу поставить под угрозу выполнение задания.

– Какого еще задания? Какое задание может быть у летчика люфтваффе посреди зимы в горах Шварцвальда? Уверена, вы направлялись в другое место. И не сомневаюсь: как только поправитесь, вы отсюда сбежите. И это ваше право – пока речь не идет о моей безопасности.

– Я никогда бы вам не навредил. Тем более что я знаю…

– А вы не догадываетесь, зачем я подняла половицы?

Он не ответил.

– Для вас. Чтобы, когда придет гестапо, а это случится непременно, вы не лежали вот здесь, в постели.

– Фройляйн…

– Гестапо придет, – повторила она. – В городе я случайно встретила своего бывшего жениха, а он теперь капитан гестапо. Я ему про вас не говорила, но он придет, особенно если они ищут парашютиста.

Франка наклонилась над ним, опершись руками на край кровати.

– Я вам расскажу о себе, а потом – если по-прежнему будете утверждать, что служите в люфтваффе, – поухаживаю за вами еще несколько дней, а когда позволит погода – ковыляйте, куда хотите. Или доверьтесь мне – и я вам помогу.

Он ответил не сразу. Побледнел. Потянулся за стаканом с водой. Посмотрел на дыру в полу. Комната наполнялась молчанием.

– Я слушаю.

Глава 6

В 1933 году на приход к власти нового рейхсканцлера почти и внимания не обратили. Их уже много было, а улучшений что-то не наблюдалось. Жить стало совсем трудно. Мировой экономический кризис набирал обороты, и Германии приходилось хуже всех. В газетах писали, что пятнадцать миллионов немцев – двадцать процентов населения страны – живут за чертой бедности. Этого нового – Гитлера – считали выскочкой, клоуном. Его национал-социалистическая партия никогда не набирала больше тридцати семи процентов голосов, но президент назначил рейхсканцлером именно его. Так или иначе «австрийский капрал», как называли нового канцлера политические противники, долго не продержится, думали все. Вместе со своим коричневорубашечным сбродом он останется не у дел, когда республика покончит с распрями, ослабляющими внутренние политические силы. И потом, не всерьез же он обещал разгромить республику и выстроить все заново, отомстить за поражение Германии в мировой войне, избавить страну от евреев. Почти никто не придал значения опубликованному в газетах заявлению одного из его сподвижников: «Вы должны понимать, что происходящее в Германии – не простые перемены. Времена парламентаризма и демократии прошли. Началась другая эпоха».

В те же дни Франка узнала новые слова: «лимфома» и «метастазы» и впервые увидела, как плачет отец. Фреди ничего не понимал, и мама обнимала его крепко-крепко, и он улыбался ей своей прекрасной улыбкой. Мама их всегда подбадривала. Они и так уже многое пережили. Впереди – только хорошее. Она победит рак, и все будет прекрасно. Жизнь только начинается. Ей даже сорока нет. Неважно, что там доктора говорят. Вера поможет преодолеть все; так было, когда родился Фреди, да и потом тоже.

Опухоль разрасталась.

За несколько недель Гитлер укрепил свою власть. Были запрещены публичные выступления, собрания, свободная пресса – тем и кончился эксперимент с демократией и свободой. Граждане Германии отдали Гитлеру и его нацистам абсолютную власть и даже не пискнули. Люди не чувствовали гнета нового режима. Они не очень верили в плохо продуманную и малоэффективную демократическую систему. Дети стали ходить в школы с нацистскими нарукавными повязками, новое приветствие – вскинутая вверх рука и фраза «Хайль Гитлер» – сделалось символом преданности партии.