Белая сирень

— Спасибо, спасибо! — отмахивается Боргбьорг. — Надо работать, мальчики, — обратился он к молодым журналистам. — Война кончилась, аквавита подешевела — все так, но газета должна выходить. — Взгляд его без особой симпатии остановился на Нексе. — А-а, писатель! Ко мне? Прошу!

Они проходят в кабинет: Боргбьорг показывает Нексе на кресло, садится за стол напротив и закуривает сигару.

— Ты пришел о чем-то просить нас? — свысока спросил Боргбьорг, которого распирает от чванства.

— Свергнутый русский царь говорил о себе во множественном числе, — усмехнулся Нексе, — и получил под зад коленкой. Я пришел не к «вам», а к тебе, главному редактору «Социал-демократен», и не просить, а требовать, чтобы газета выступила в защиту арестованных рабочих.

— А какое нам до них дело?

— Что-о? Молодых парней швыряют в тюрьму без суда и следствия, а все их преступление в том, что они хотят работать. Мне думается, рабочая газета обязана вмешаться.

— Они смутьяны… раскольники.

— Навесить ярлык проще всего. Мы должны занять ясную позицию в классовой борьбе, которую ведут рабочие.

— В какой еще «классовой борьбе»? — с величайшим презрением произнес Боргбьорг. — Ты живешь в прошлом веке. Писатель может витать в облаках, но мы, практики, обязаны защищать достигнутое…

— И сотрудничать с врагами рабочих?

— Не передергивай. Нельзя пускать по ветру наши завоевания из-за того, что кучке смутьянов охота драть горло. Эти раскольники разлагают неустойчивую часть рабочей массы.

— «Неустойчивая часть» и есть настоящий пролетариат, а вы опираетесь на рабочую аристократию и городское мещанство.

— Порядок и дисциплина, — не слушая его, вещает Боргбьорг, — вот что нам надо. Иначе наступит анархия…

Дверь отворилась, и вошел молодой человек: франтоватому костюму не соответствует промасленная рабочая куртка.

— Шеф, — шепелявит он, — эти крикуны переходят от слов к делу.

— Гм, — предупреждающе кашлянул Боргбьорг и незаметно кивнул на Нексе. — Наш новый сотрудник, сын редактора Йоргенсена.

— Ценное приобретение, — проворчал Нексе.

— Ладно, Альберт. У нас есть кому позаботиться о порядке. Законы надо уважать. Держите меня в курсе событий.

Криво усмехнувшись, Альберт выходит. Нексе с отвращением смотрит ему вслед. С улицы доносится грозный шум.

— Я жду, — говорит Нексе. — Отвечай же, не мне, а им. — Он кивнул на окно.

— Я уже ответил, — устало говорит Боргбьорг, — мы не можем быть с этими парнями в картузах… Мы должны вести реалистическую политику. Эта политика привела нас в правительство. Нам остался один шаг до власти.

— И один шаг до полного и окончательного предательства рабочего класса, — дрожащим от ярости голосом произнес Нексе.

Боргбьорг встревожился.

— Брось, Мартин, — говорит он примирительно. — Ты отличный писатель, гордость нации, но в политике сущий ребенок. Наши отношения разладились в последнее время. Ты подложил мне свинью, но я не злопамятен. Наша партия не держит зла и снова протягивает тебе руку. Хочешь стать депутатом-парламента?

— То бишь политическим кастратом под эгидой социал-демократии?

— Не хочешь — не надо. Сколько в тебе злости…

Нексе вдруг засмеялся. Боргбьорг с удивлением смотрит на него.

— Мне вспомнилась фраза Ленина-Ульянова. Кому тюрьма и каторга, кому парламентские кресла. Это о коммунистах и социал-демократах.

— Ты цитируешь большевика? — гадливо сказал Боргбьорг. — Вон куда дело зашло! Пора тебе раз и навсегда определить, с кем ты.

Шум и крики за окнами усилились, задребезжали стекла.

— С ними! — кивнул Нексе на окна и вышел из кабинета…

…Нексе с трудом пробирается сквозь толпу, запрудившую Фредериксброгаде. С моста Королевы Луизы идет трамвай. Толстый, усатый вагоновожатый изо всех сил звонит, но вынужден остановиться перед толпой. Люди кричат, ругаются, требуют, чтобы вагоновожатый слез.

Тот звонит и пускает трамвай вперед. Он почти наезжает на демонстрантов.

Толпой овладел гнев. Зазвенело выбитое вагонное окно. Кто-то взобрался на крышу трамвая и скинул дугу с проводов. Трамвай стал.

Молодой корнет из службы боевого обеспечения в форменной фуражке и со шпагой на боку выскочил из вагона.

— Хамье! — шипит он злобно.

Его окружают демонстранты. Срывают с него шпагу и фуражку. От унижения и бессилия слезы текут по его лицу. Он вырывается, кто-то подставляет ему ножку, и он летит в грязь.

И тут Нексе увидел нового сотрудника «Социал-демократен» в его маскарадном промасленном картузе. Альберт достает из кармана свисток и дует в него. При звуке свистка шофер такси выскакивает из машины, бежит к уличному телефону, вынимает его из коробки и что-то говорит.

И почти сразу появляется бронированный полицейский автомобиль. Из него вываливается с десяток блюстителей порядка. Подходят два такси, набитые полицейскими в шлемах. Из ворот на Рёмерсгаде выбегает около сотни полицейских с поднятыми дубинками.

— Очистите улицу! Очистите улицу! Во имя короля и закона! — кричит бегущий полицейский офицер.

Но толпа зажала самое себя, и полицейские пускают в ход дубинки.