Белая сорока

— У меня на этот счет другое мнение, — вмешался командир пограничников. — Штабель был помечен мелом, и ваш боцман, вопреки запрещению экспедитора, приказал поднять его на палубу и опустить в трюм. При этом мог серьезно пострадать наш представитель. Каким образом между досками оказались чемоданы, мы еще узнаем. Совершенно очевидно, что они предназначались для кого-то на вашем судне, и, следовательно, нет сомнения, что речь идет о контрабанде. Чемоданы конфискую. Если в течение последующих десяти минут никто из членов команды не признается, что это его чемоданы, они будут тут же, при свидетелях, вскрыты.

На палубе быстро собрались моряки и портовые рабочие. Десять минут прошло, хозяин чемоданов не объявился, и таможенники начали их открывать. Это удалось с трудом, потому что замки были сложные.

Перед глазами присутствующих возникла удивительная картина. Из первого чемодана из-под куска фланели выглянуло замусоленное лицо какого-то святого в окладе, сияющем всеми цветами спектра. И не удивительно: оклад был выложен алмазами и сапфирами. Это была роскошная икона из чистого золота. Такой иконе цены нет.

На палубе наступила тишина.

Одной иконой, однако, дело не ограничилось. Под ней лежала еще одна, не менее великолепная. Она тоже была завернута во фланель и, словно на смех, перевязана лыком. Затем таможенники вытащили из чемодана несколько кожаных мешочков с золотыми царскими монетами и другими драгоценностями. Под ними, в самом низу, лежали папки с бумагами. Даже с первого взгляда было ясно, что это чертежи, рисунки, фотографии, описания различных кораблей, портовых сооружений, верфей.

— Неплохая коллекция, — заметил командир пограничников, а инспектор таможни добавил: — И мед, и яд — все вместе.

Содержимое второго чемодана отличалось лишь тем, что, кроме трех икон, золотых монет, мешочков с различными драгоценностями, здесь оказались и другие предметы церковной утвари. Самым великолепным был золотой кубок, украшенный венком из сапфиров и других драгоценных камней, а также прекрасная корона.

Капитан судна, который присутствовал при вскрытии чемоданов, так сильно тянул свою трубку, что порой его лицо скрывалось в клубах дыма. Когда осмотр был закончен, он обратился к пограничнику и попросил вместе с инспектором таможни на минуту зайти в его каюту. Здесь он заявил, что история с чемоданами его очень огорчает, потому что он, как капитан судна всемирно известной компании, за свою многолетнюю практику никогда такого позора не переживал. И все-таки он не верит, что к этой истории причастен кто-то из его команды. Цена содержимого чемоданов столь высока, что ее трудно даже представить. Возможно, сказал он в заключение, все это подстроено какой-нибудь группой русских эмигрантов-белогвардейцев, живущих в Германии. Он же решительно снимает с себя ответственность за эту отвратительную историю, которая, по его мнению, вообще не могла бы произойти, если бы она не была подготовлена на советской территории.

Командир пограничников высказал предположение, что кто-то на судне все-таки должен быть замешан в это дело, и выразил удивление по поводу того, что боцман и агент-бракер пытались помешать осмотру подозрительного штабеля досок.

Капитан велел их позвать. Появился лишь боцман. Агента-бракера нигде на судне не нашли. Боцман категорически отрицал, что он или бракер умышленно препятствовали осмотру груза. Они лишь заботились о скорейшем окончании погрузки, за что им полагалась премия.

Капитан этим объяснением удовлетворился. Инспектор таможни и командир пограничников высказали обоснованные возражения, но боцман твердо стоял на своем, доказывая, что во всем виноваты работники портового склада пиломатериалов, никто с судна там не бывает.

Оба советских представителя составили протокол о случившемся. Боцман и первый помощник как свидетели отказались его подписать. Это, в конце концов, сделал сам капитан.

Таможенники уносили с судна чемоданы, в нескольких шагах от них шел командир пограничников. Неожиданно он услышал за собой тихий голос;

— Rot Front, Genosse![7] Карашо делат.

Он обернулся и увидел уже знакомого матроса с машинистом. Матрос подмигнул ему, а машинист многозначительно улыбался. Пограничник все понял, тоже улыбнулся, слегка махнул рукой и тихо ответил:

— Sehr viel Dank ihnen, sehr gut, deutsche Genossen![8]— Затем пружинистым шагом прошел по трапу и присоединился к таможенникам, которые уже сложили чемоданы в электрокар и не спеша шли вслед по набережной.

— Я видел Лотнера, — говорил начальнику местного отделения госбезопасности, в кабинете которого он составлял опись содержимого чемоданов, один из ленинградских сотрудников, прибывших в Мурманск из Кондопоги. Это, конечно, он «работал» младшим экспедитором «Экспортлеса», отмечая номера штабелей, которые кран опускал в трюм судна (боцман при этом недовольно вертел головой: еще один контролер появился, но в общем-то его это не касалось — пусть «Экспортлес» ставит хоть десять бездельников, ему-то что!).