Белая свитка

— Извольте, я вам объясню…

— Пожалуйста, — холодно сказал Бархатов. Он подошел к столу, налил стакан коньяку и выпил залпом. Потом сел в кресло и, переводя дух, сказал: — Я вас слушаю.

3

— У меня на руках были, — начал Гашульский, — наисекретнейшие донесения товарища Полозова. Знаете, того, что был командирован за границу и на обратном пути, на станции Гилевичи, был убит… Убийца, кстати сказать, неразыскан, — подчеркнул он.

— Белая Свитка, — сказал Ворович.

— Ну… Что же… донесения? — сказал Бархатов. Коньяк разбирал его, и его лицо стало красным.

— Полозов доносит, что, как он должен к сожалению констатировать (Гашульский сказал «константировать»), за границей налицо очень показательный факт. Образование белого пролетариата.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Бархатов.

— Сейчас объясню… Вся белая армия, все ее князья, гвардейцы, генералы, офицеры, выкинутые за границу, лишившиеся возможности заниматься своим военным делом, потерявшие кормившее их «двадцатое число», остались без куска хлеба… Были выброшены на улицу… В итоге они стали в полном и роковом смысле этого слова «пролетариями»…

— Это Полозов пишет?

— В наисекретнейшем донесении… Они пошли поденщиками. Они не гнушались самой тяжелой работы. Гардемарины Императорского флота…

— Императорского?.. Кажется, Добровольческая армия никогда не была Императорской.

— Я говорю про дух. Дух у нее был Императорский… Гардемарины красили с опасностью жизни верхушку Эйфелевой башни… Генералы и полковники грузили вагоны и разгружали корабли… Они батраками работали на фермах… Они стали к рулю такси в городах, и это еще считалось благосостоянием. Они испытали голод, холод и нищету… «В столкновениях с вечными полицейскими притеснениями, — пишет буквально товарищ Полозов, — в суровой, трудовой, голодной жизни, среди городских соблазнов, в унижении нищеты, в парижских мансардах, в крошечных “кучах” на окраине Белграда, в шалашах Болгарских огородов, на “минах” Македонии они выработали жесткое и суровое сердце настоящего пролетария. Они вырастили и воспитали новое поколение своих “дворянских детей”, в которых крепки традиции контрреволюции, но которые по жизни и быту стали настоящими пролетариями…» Понимаете, Николай Павлович? Когда мы боролись и побеждали, мы противопоставляли красный пролетариат, закаленный в нужде, ничего не боящийся, смелый и умелый, разным дворянским белоручкам, гоняющимся за Белой Идеей, искателям «Синей Птицы», никчемным интеллигентным болтунам, общественным деятелям… И мы победили… Теперь положение грозно изменилось. Наш пролетариат утратил пафос революции. Он обмещанился… Более сильные стали опасными для нас Чубаровцами и хулиганами. Слабейшие стали рыцарями «субсидки», «пайка», чиновниками, слабыми, не могущими самостоятельно работать. Наш пролетариат идейно погиб. И если на минуту поверить, что белый пролетариат явился к нам под видом извозчиков, шоферов, чернорабочих, то я готов допустить, что ваши страхи имеют известное основание.

— Я этого не допускаю, — твердо сказал Ворович. — Никак не могу допустить. Как они могли появиться?.. Через какие границы?.. Кто переходил, те все пойманы и расстреляны.

— Белая Свитка… — сказал Бархатов… — Братья Русской Правды…

— Это все не так страшно. Не надо преувеличивать… Сама эмигрантская печать свидетельствует, что это больше выдумки, «миф». Самые видные эмигрантские политики, привычные «властители дум», кричат об этом.

— Эмигрантская печать партийна. А «властители дум» выдохлись и боятся, что их окончательно бросит их паства. Мы сами, конечно, за границей делаем все, чтобы раздуть эту кампанию и подорвать врагам тыл. Но нам-то этот «миф» вот где сидит. А кто кидает бомбы в наши собрания? Кто настойчиво и повсеместно избивает коммунистов, селькоров, комсомольцев? Кто с бесконечной изобретательностью сует палки в наш советский аппарат? Кто объединяет провинциальную повстанщину под общими лозунгами? Дошло ведь до открытых сражений, где нас побеждают… И везде — в Белорусской республике, на Украине, на Дону, в Туркестане, в Сибири, на Дальнем Востоке. Везде раскачка, везде какая-то скрытая червоточина, везде гуляет ядовитая литература. А вы сами, товарищ, знаете, что значит для нас только пошатнуться. Так толкнут свои же, что и костей не соберешь.

Товарищ Ворошилов мне доверительно говорил, что красная армия терроризована. Ей везде снятся партизаны и тайные ячейки «братьев». Дезертирство усилилось. На глухих постах бьют часовых и везде, как на подбор, коммунистов. Значит, кто-то внушает им, кого выбирать… Кто-то им говорит, кто коммунист, а кто нет. Красноармейцы стали носить нательные крестики. Думают, что этим оборонятся от смерти… В армии растет паническое настроение. А тут еще идет чехарда высших начальников… Ворошилов не верит Тухачевскому. Над самим Ворошиловым стоит призрак Троцкого… Знаете, положение таково, что шутить тут не приходится. Шутки могут выйти нам боком.